ОБЫКНОВЕННАЯ БЕРЕЗА

 Береза, березынька,

 Береза кудрявая,

 Стоишь ты, березынька,

 Посередь долинушки.

Народная песня

ДОБРОЕ ДЕРЕВО

Кого березой удивишь? Это дерево настолько привычно, что мы порой и не замечаем его. Выгляни из окна в городе ли, деревне - всюду березу увидишь: белоногую, в зеленой листве, такую знакомую. Постоянный спутник нашей жизни. То ли дело породы, о которых поведал американский дендролог Э. Меннинджер в своей книге «Причудливые деревья». От одних названий дух замирает: «Взбесившиеся корни», «Двухголовые чудовища», «Деревья-призраки». Жаркое дыхание джунглей, опасные тропы саванны так и будоражат кровь, манят приключениями. Кого после этого поразишь рассказом о скромной нашей березе?

И знаете, как-то стало обидно за березу. Я вспомнил, как в одном из своих писем Александр Сергеевич Пушкин писал: «Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза. Сердце мое сжалось».

Обыкновенная береза

Как много этим сказано! Сколько же в ней прелести, неотделимой от природы нашего Отечества!

Радостное, нарядное дерево. Оно забрало в свое одеяние два главных цвета русской природы: зелень лугов и белизну заснеженных полей. И как цвета эти ей к лицу!

Еще береза добра к людям. В стародавние времена люди ее нарекли деревом четырех дел: первое дело - мир освещать, второе - чистоту соблюдать, третье - крик утишать, четвертое - больных исцелять. Самая светлая - березовая лучина. Березовый веник в бане чистоту соблюдал. Скрип телеги утишался березовым дегтем. От всяких хворостей лечил настой из березовых почек.

Какое родное, теплое дерево!

Это целый род - в нем 140 видов и более половины из них растет в нашей стране.

Да, березу везде встретишь, вернее, самых распространенных ее представителей - березу повислую и березу пушистую. На первый взгляд их не отличишь: сестры родные. Но это не так. Присмотримся внимательнее - и увидим массу различий. Право же, любителям природы не лишне знать, чем отличаются друг от друга эти два вида.

Листья березы повислой по форме напоминают треугольник, к вершине они вытянуты, сверху матовые, несколько шероховатые.

Листья березы пушистой округлые, сверху гладкие, даже несколько поблескивают.

Ну, что общего, кроме цвета? Так же разнятся между собой, как угол и овал.

А взять молодые ветки. У повислой березы они сплошь покрыты смолистыми бородавочками. У березы же пушистой никаких тебе бородавок. Ветки одеты в бархатные волоски.

Посмотрите как-нибудь на досуге две ветки - легко в этом сами убедитесь. И невольно удивитесь маленькому и неожиданному для себя открытию.

То же можно сказать и о березовой одежде. Кора березы повислой в нижней части ствола разрисована продольными трещинами, а у пушистой березы никаких продольных трещин и в помине нет.

Никогда не забуду удивленных глаз одного моего юного друга, когда мы бродили по березовой чаще и открывали эти не бросающиеся сразу в глаза приметы.

- Я думал: береза и береза, - говорил мой юный друг. - А тут просто как два разных дерева.

И я был рад, что теперь он будет ходить по лесу не зевакой, а человеком, который умеет видеть, наблюдать, сопоставлять.

Доброе дерево

Никакая другая порода не распространена так в нашей стране, как береза. Она завладела всеми широтами. Ее недаром в науке называют деревом-пионером, она первая осваивает широкие пространства. И уже за березой идут другие деревья. Березовыми тропами шагала тайга на дальний север и восток - за Полярный круг, за кручи Сихотэ-Алиня. Лучше самой подробной карты береза своими именами рассказывает о местах своего обитания: иркутская береза, киргизская береза, маньчжурская береза, байкальская, памирская, алтайская, туркестанская, даурская...

Названия говорят не только о географической прописке березы, но и о ее особенностях: широколистная, болыпелистная, извилистая, изогнутая, мелколистная, ребристая, кустарниковая, низкорослая, тощая, карликовая. А еще люди нарекли ее белоствольной красавицей-невестой, красавицей, веселкой...

 Это о ней песни: 

 Во поле березонька стояла,

 Во поле кудрявая стояла... 

 Ты не радуйся, 

 Дуб с горькою осиною, 

 Ты радуйся, белая береза.. 

 К тебе девицы идут, К тебе красные идут...

 Это о ней стихи Афанасия Фета: 

 Под оскудевшим солнцем,

 Осенней, позднею порой,

 Их каждый лист блестит червонцем

 Над серебристою корой.

Нет в нашей стране дерева, которое бы так сроднилось с людьми. Знаете ли вы, как много имен ученых и путешественников присвоено березе:

 береза Шмидта,

 береза Прохорова,

 береза Сапожникова,

 береза Келлера,

 береза Медведева,

 береза Эрмана,

 береза Гмелина,

 береза Миддендорфа.

Что ни вид - страничка истории, судьба...

РАССКАЗ О ДВУХ ЭКСПЕДИЦИЯХ

14 ноября 1842 года из Петербурга в район Таймыра, в Восточную Сибирь, отправлялась экспедиция географа, ботаника, зоолога Александра Федоровича Миддендорфа. Предстояло пройти по местам, открытым замечательными землепроходцами Лаптевым и Хабаровым. Экспедицию отрядила в дорогу Академия наук.

Вот уже более ста лет, начиная с первой четверти XVIII века, продолжается открытие Сибири. Интерес к ней не ослабевает с годами. Напротив, Петербургская Академия наук, точно заглядывая далеко вперед, в наши дни, руководствуясь ломоносовским предвидением, что благополучие России будет произрастать из Сибири, пытается всесторонне познать эту часть материка, навести мосты к ней. И одна экспедиция за другой прочерчивает по сибирским просторам свои бесконечные «параллели».

И чем больше становится известно о Сибири, тем пытливее и шире наука о ней, своеобразная сибириада, тем чаще географы, зоологи, ботаники, минерологи заявляют о своем желании отправиться в путешествие «навстречу солнцу». Конечно, в таком стремлении много от романтики, которая во все времена одинаково владеет сердцами первооткрывателей, но есть в нем и та научная одержимость, без которой немыслим любой поиск.

Сибирь трудно отдает свои тайны. Она предлагает путешественникам невиданные по протяженности расстояния, заметает дороги штормовыми метелями, раскаляет воздух обжигающими морозами, выставляет наперекор людям неисчислимые болота, а географы, ботаники, зоологи преодолевают сопротивление Сибири, «одомашнивают» ее.

Великие энтузиасты великой цели...

Именно таким был Миддендорф.

Я читаю путевые записи Александра Федоровича страницу за страницей и живо представляю себе этого сильного тридцатилетнего человека.

Через три года Миддендорф вернется в столицу, увенчанный славой, а пока санный возок мчит его по безлюдному сибирскому тракту.

И вот тут я замечаю в его записях одну вещь: ориентиром, спутником в продвижении на восток для Александра Федоровича была... береза.

Его интересует, как уживается береза с сосной, елью, пихтой, он радуется тому, что в Барабинской степи береза взяла верх над другими породами. Позже, у'берегов Енисея, он вновь запишет: «Возок, словно наперегонки, бежит с березками». Ботаник, природовед Александр Федорович отмечает, как береза, перевалив через Урал, меняется, обретает характер сибирячки. Он сравнивает северянку - березу пушистую с южанкой - березой повислой. У первой ветви больше вверх приподняты, кора у основания черноватая. У южанки ветви, особенно нижние, горизонтальные, кора по большей части белая. Северянка как бы отталкивается ветвями от ледяного наста; трещины толстой коры затвердели, кора, как грубые варежки, согревает ствол.

Позднее, ближе к концу путешествия, Миддендорф заметит: «Климат дальнего севера принудил к погибели всякую древесную растительность». Как же его радует встреча в этих глухих, нехоженых местах с каменной березой! «Лес этой березы так крепок, что наша обыкновенная береза в сравнении с нею показалась мне мягкою».

О березе каменной знали в ту пору немного. Миддендорф подробно описал этот вид, он отметил, что на ней «береста растрескивается на тонкие, как почтовая бумага, лоскутки, которые, отделяясь от коры, придают ей, даже на мелких ветвях, блеск шелка...»

Он собирает коллекции, гербарии, его дневник подробен, как судовой журнал.

На берегах Таймырского озера Александр Федорович тяжело захворал. Он не мог двигаться. Передав двум спутникам все документы и находки, он приказывает:

Идите дальше. Отыщите стоянку - пришлите ко мне тунгусов. Нет - сами спасайтесь...

Помилуйте, Александр Федорович, не можем бросить мы вас. - Находки и записи, которые вы спасете, - ценнее моей жизни.

Он тверд, спорить бесполезно.

Миддендорф остается один в снежной пустыне. Укрывается от стужи в сугробе, питается сухим бульоном, было у него немного спирта.

На девятнадцатые сутки, когда он был еле жив, подоспела помощь. Его спасли.

Рассказ о двух экспедициях

Но он и не подумал домой возвращаться. В путь, в путь - в глубь Таймыра, к побережью Охотского моря, в Якутию, в путь, в путь - пешком, на оленях, на собаках. Миддендорф изучал природу вечной мерзлоты, записал наречия местных племен, сделал важнейшие ботанико-географические наблюдения. И береза по-прежнему сопровождала его в путешествии. На берегу Охотского моря он встретился с березой-незнакомкой. О ней не слышали ботаники. Красно-бурый ствол метра три высотой, кора шелушится на старых ветках, листья ромбические. Его поразило, как живуче это растение. Береза-незнакомка на вершине гольцов вздымает вверх ветви. На моховых болотах - это низкий, почти стелющийся куст. В долинах ручьев обретает шаровидную форму.

Александр Федорович понятия не имел, к какому виду отнести новое дерево.

Мы теперь знаем, как оно называется: береза Миддендорфа. Так они породнились, и в этом высшая справедливость истории науки.

А вот рассказ о березе, которая не носит имени человеками это очень обидно. Будь моя воля, я бы дал этому дереву имя Перфильева. Речь - о березовом стланце, карликовой березе, проникшей глубже всех на север.

Надо сказать, что еще в начале века ученые имели весьма смутное представление о карликовой березе. Знать-то о ней знали, но особого интереса не проявляли. Карликовая... Уже самим этим названием ее отнесли в ряд второстепенных пород, неказистых, малопривлекательных.

Это была величайшая несправедливость. Нет в природе ничего непривлекательного и неказистого - все пронизано соками жизни, все - малое и великое - соединено одним узлом земного бытия.

И вот вскоре после Великой Октябрьской социалистической революции к островам Ледовитого океана отправлялся в арктический рейс пароход «Мурман». Вологодский ботаник И. А. Перфильев упросил руководителя экспедиции взять его с собой. Растительность севера давно интересовала Перфильева, и, узнав об экспедиции, он, как мальчишка, сбежал в Архангельск. Колгуев, Новая Земля!

Как же он мечтал отправиться туда!

Руководитель экспедиции не сразу согласился - списки членов экипажа были уже утверждены, планы продуманы. И вот этот настырный вологжанин.

- Как зовут?

- Перфильев. Иван Александрович.

- Ну, а здоровье-то позволяет? - Да, я...

- Ну ладно, ладно.

Долго ли, коротко ли - взяли на судно Перфильева.

На Колгуеве и Новой Земле ботаники раньше бывали, но далеко от берега никто не углублялся. Колгуев же был освоен так мало, что позднее Иван Александрович отметит: существующие карты острова соответствуют действительности в весьма отдаленной степени.

Белужья Губа, Малые Кармаклы, Маточкин Шар...

Медленно, трудно пробирался «Мурман» по стылым водам.

Торосы забили проходы из Баренцева в Карское море. Сплошные туманы. Промозглый воздух. Стынь.

Ранним утром Перфильев спускается по сходням на берег, неторопливо идет в глубь острова. Озерца, морошковые болота, каменистые гольцы - места эти иному покажутся унылыми, безжизненными. Но для северянина Перфильева нет роднее и привычнее пейзажа.

Трудно идти, но он не ищет коротких дорог. Иногда, пишет он, «приходится делать более зигзагообразный путь, дабы уловить наибольшее число растительных видов в данной местности». Больше увидеть, глубже проникнуть в мир этой растительности - самый северный пост наших лесов.

Карликовая березка - самая мужественная и стойкая среди своих зеленых сестер. Искривленный ствол. Часто деревце пригибается к земле, стелется под шквальной яростью ветров. И не сдается.

Как не испытать чисто человеческого уважения к этому виду, точно превращенному злым волшебником из стройной раскидистой красавицы березы в карлика!

Но ботаника Перфильева менее всего занимают подобные литературные сравнения. Его безмерно поражает, что карликовая береза, как и другие деревья, образует гибриды. На тихой речке Пеше он обнаруживает одну такую разновидность. Описывает ее. Дает находке латинское имя в честь реки: Пешенсис. Клиновидные листочки с глубокими двойными зубцами, плодовые орешки языковидные - это было ново. Листья жесткие, сверху темно-зеленые, снизу светлые.

Перфильев измеряет длину и диаметр сережек, берет пробы почвы. По его мнению, семена занесены с материка. И Перфильев дивится чуду. Где-то в материковой тайге береза выпустила из сережек стаю семян. И вот они оказались здесь, воздухоплаватели, а может быть, мореплаватели.

Позднее в своей книге «Материалы к флоре островов Новой Земли и Колгуева» Иван Александрович с поразительной наблюдательностью естествоиспытателя расскажет обо всем увиденном. Его коллекции станут ценностью университетских музеев, о нем будут писать как об исследователе карликовой березы.

Я прочитал эту книжку в один присест. Она написана рукой одаренного человека и ученого. Изучая карликовую березу, Иван Александрович совершил настоящий подвиг. Я преклоняю голову перед этим смелым, одержимым человеком. Тяжелая болезнь поразила Перфильева в детстве - костный туберкулез... Болезнь отняла ноги. И десятки километров по островам Арктики он прошел... на костылях.

Теперь вы понимаете, почему руководитель экспедиции интересовался здоровьем Перфильева. И вспомните еще раз, как он не щадил себя: «Приходится делать более зигзагообразный путь, дабы уловить наибольшее число растительных видов...»

Будь моя воля, я бы присвоил северной нашей березе имя Ивана Александровича Перфильева.

ЖИЛ ОТВАЖНЫЙ КАПИТАН

Это был настоящий морской волк. Он объездил много стран, и походка у него была раскачивающаяся - походка, выработанная морскими качками. Жилистый, сухопарый, точно сработанный из морских узлов.

Судьба забросила его на Камчатку. В ту пору - двадцатые годы прошлого столетия - полной картины самого восточного нашего краешка никто дать не мог.

И линия берегов представлялась не совсем ясной, и не все реки легли на карту, а про лес и говорить нечего. Знания о нем были самые смутные.

Человек, о котором я рассказываю, не был ученым в прямом смысле слова. Но вдруг он отправился в глубь полуострова, вверх по реке Камчатке, в малоизученные леса.

Я читаю страницу из его путевого дневника: «Ягода жимолости вкусная, сладкая. Темно-синяя, продолговатая, покрытая сизоватым налетом, как на голубике. По снятии с ягоды верхней кожицы явственно видно, что ягода разделена на две половинки, каждая половинка в темно-синей оболочке...»

Не правда ли, так разве ботаник мог написать о растении. Мореплавателю куда ближе лоции, подводные течения, направления ветров. Но в том-то и дело, что в этом человеке жили как бы две половинки, тесно спаянные друг с другом.

Одна половинка принадлежала морскому ведомству, а в душе оставался он всю жизнь натуралистом, человеком, который умел изумиться строению крошечной камчатской ягодки жимолости или кустику бледно-розовых цветков таволги - степной березки, как называлось это растение в местах его детства.

Нередко бывает, что истинное призвание спит в нас и вдруг обнаруживается неожиданно неодолимой тягой к тому, что представляется в жизни главным. Так произошло и в судьбе Павла Федоровича Кузмищева.

Его отец был морским офицером. Мальчику казалось, что нет ничего притягательнее моря, был уверен - в морях его дороги. Корабельная служба, понятный язык океана, шорох снастей, гул ветра в парусах, звонкие склянки - все это вошло в жизнь, а мечтал о другом, был ближе язык ботаники, этой царственной науки о растениях.

И однажды сбылось... В 1826 году, к удивлению флотских друзей, Кузмищев отправляется на Камчатку. Как истинный ботаник, уходит он в глубь полуострова, определяет границы хвойных лесов, наносит на карту области преобладания лиственницы и ели. Полно, моряк ли это писал? Вот строки из его дневника: «Хвойные начинаются верстах в двадцати ниже Верхне-Камчатска, на половине расстояния между селом Милковым и острогом Киргаником. Далее, вниз по реке, хвойный лес распространяется по обеим берегам до подошвы горных хребтов; не доходя с рекою до моря, верст за сорок прекращается. Темные ели встречаются сначала редко, но потом гуще и гуще... Эта ель русскому отрадно напоминает его родимые леса...»

Новые и новые «зеленые страницы» раскрываются перед натуралистом - теперь мы так, с полным правом, назовем вчерашнего «морского волка».

Петербургские ботаники прочитают строки об удивительных растениях полуострова, например, о кедровом стланике: «Толщиной не более как с руку, ветви его более дугообразны, чем прямы. Сначала прижаты немного к земле и лежат на ней, вершинки же вздымаются прямо. Кедровник растет кустами, так что по нескольку ветвей выходят из одного узла, как будто из посаженной ореховой шишки...»

А какая досада слышится в словах, когда он сетует, что на Камчатке совсем нет сибирского кедра!

«Но, верю, он тут будет расти в соседстве ели и лиственницы. Кедр должен быть разведен, условия есть. Нельзя не пожалеть, что человек не помогает природе».

Натуралист-ботаник увидит в дереве, неприметном кустарнике то, что отличает один вид от другого. Но только острота зрения, наблюдательность мало что дадут. Необходимо быть сведущим биологом, географом, лесоводом, чтобы чувствовать себя свободно в растительном царстве, разобраться в его тайнах. Моряк Кузмищев описывал камчатский лес - шла ли речь об ели или кедровнике, рябине или таволге, о черемухе или жимолости, стелющемся по скалам багульнике или мрачной пихте - с таким поразительным всеведением, с такой точностью, что и поныне его наблюдения не потеряли научной свежести.

Более чем о сорока видах деревьев и кустарников рассказал Павел Федорович Кузмищев в «Лесном журнале» за 1836 год. Подумать только, статью мог читать Пушкин, который в то время интересовался трудами одного из первых исследователей Камчатки Степана Петровича Крашенинникова.

Да, две страсти, «две половинки» жили в Кузмищеве до конца жизни.

Это было и тогда, когда он был назначен начальником морского порта в Астрахани.

Все свободное время этот человек в морской форме отдает неизлечимому пристрастию - описывает заросли камыша по берегам Волги, культивирует шелковичные деревья, сажает липовый лес. Возможности липы, противостояние этого дерева суховеям, ее дароносные свойства - все это входит в круг его интересов.

Это было и тогда, когда Кузмищев получил распоряжение «состоять капитаном над Архангельским портом».

Он всегда найдет время, чтобы уйти в тайгу.

Изучает корабельный лес, пишет работу о мачтовых деревьях. Сведущ как моряк и как ботаник.

Рядом с портом, как рассказывалось в тогдашней газете, Кузмищев «создает сад, в котором собрал все роды деревьев и кустарников, свойственных северной полосе России».

Дендрологический сад возле Архангельска - один из первых северян-садов в нашей стране, посаженный моряком, капитаном дальнего плавания, подробный ботанический реестр каждого растения... Академия наук, Петербургский ботанический сад, Географическое общество, Общество для поощрения лесного хозяйства обращаются к нему за советами, просят консультаций. Капитан Кузмищев, как и подобает человеку его звания, пишет в ответ четкие, как рапорта, отчеты о своих замыслах, исследованиях. «Наблюдения в Отечестве»-под таким разделом печатаются его работы в «Лесном журнале».

Что же удивительного в том, что современники воздали должное трудам этого славного человека: на карте Камчатки есть мыс Кузмищева. Так оценили своего товарища моряки. Не забыт Павел Федорович и натуралистами - именем Кузмищева назван один из видов березы.

Береза Кузмищева...

Вечный, как русский лес, памятник!

КРЫЛАТОЕ ПЛЕМЯ

Что же делает березу деревом-пионером?

Береза удивительно неприхотлива к почвам. Ей все впору. Она приемлет почти любые жизненные условия. Соленые почвы? Не беда. Малоплодородные? Укоренится и тут. Недостает влаги, сушь? И с этим смирится, худо ли бедно, а смирится. Она и морозов не боится, в отличие, например, от дуба. Такого и представить себе невозможно, чтобы на Колгуеве рос... карликовый дуб. Само такое предположение кажется фантастичным. Да и сами названия березы звучат как вызов природе: каменная, железная, шерстистая... Стойкий характер! Как говорится, голыми руками не возьмешь.

Ни одно дерево не может сравниться с березой по обилию семян, их легкости, невесомости почти. Семечко крошечное - в ней тайна стремительного распространения березы, ее умения шагать по земле впереди всех других деревьев.

Вот он, этот продолговатый орешек у меня на ладони. Всматриваюсь в него. Чем-то напоминает семечко чечевицы. Орешек снабжен прозрачными, перепончатыми крылышками. «Летательным аппаратом» назвал один ученый березовое семя.

Подул ветер, полетело семечко, паря, словно планер, в воздушных струях. По дальности полета орешек с двумя крылышками - чемпион среди всех других древесных семян. Так березняк сеет будущий лес. Так шаг за шагом, десятилетие за десятилетием, век за веком шагает победно по земле береза.

Дерево-пионер. Дерево, поставленное самой природой в первые ряды атакующих пустоши, гари, выбитые пастбища, заброшенные земли. Мало того, дерево это прокладывает дорогу хвойным и широколиственным. Вот что говорится о ней в «Лесном словаре» прошлого века: «Береза не имеет нужды в тени других деревьев, меж тем как ствол полезен им своею тенью: ибо мы видим, что под легкими ветвями березы возрастают дуб, бук, особенно хвойные деревья. По этой причине береза служит надежною защитой вновь посеянному или посаженному лесу и уступает ему место в то время, как он достигнет уже совершенной возмужалости и может сам составить полные рощи...»

Какая благодарная роль выпала на долю нашей березы!

Береза - поводырь русского леса.

Так порадуемся же тому, что крошечный «летательный аппарат» вознес березу на высоту трех тысяч метров в горные ущелья Алайского хребта, подвинул к пустыням Каракума, переправил через ледяные струи Карских Ворот, заселил Полюс холода в Якутии, озеленил южные степи, окольцевал байкальское побережье, наделил профессией верхолаза на склонах Казбека, поднял к жерлам камчатских вулканов.

Не случайно, в старину березе воздавали должные почести. В семик, праздник весны, девушки шли в лес, завивали березу венками, «сестрились» - водили вокруг нее хоровод, как бы принимая березу в сестры... Славный обычай!

Береза достойна таких почестей.

И рассказ о ней я хочу закончить выдержкой из уже упомянутого мною «Лесного словаря», эта характеристика не утратила своего значения и в наши дни: «Порода, долженствующая возбудить особое внима-ние лесоводов, есть ОБЫКНОВЕННАЯ БЕРЕЗА, которою так обильны наши леса и которая должна быть ЦЕНИМА ТЕМ БОЛЕЕ, что недоста-ток в лесе сделается ощутительнее...»