Лесной конек

Лесной конек

Вопреки всем ожиданиям после холодного и бездождного мая выдался на редкость жаркий и сухой июнь. Только-только зацветала по лесным урочищам липа, а в светлом бору, смешиваясь с запахом сосновой живицы, стоял аромат подсыхающей земляники. Едва покраснев, теряла ягода сок, а вместе с ним - и сладость, и не клевали ее, горьковатую и подвяленную, мелкие лесные птицы. Зато словно алым цветом расцвели кусты бузины: поспел ее урожай - птичье лакомство и питье. На один и тот же куст слетались в полдень лесные соседи - черно-золотая иволга, две серые мухоловки, элегантная пеструшка, черноголовка и певчий дрозд. Ощипывали кисти, глотали сами, рвали для птенцов, роняли на землю.

Подбежала к кусту шустрая птичка, похожая нарядом на певчего дрозда, а ростом и статью - на трясогузку. Схватила на бегу оброненную ягоду и засеменила среди редких травинок к низенькому бересклету, из-под которого ей навстречу, чуть приподнявшись с земли, открылись четыре ярких рта. Сунув ягоду в один из них, снова направилась к бузине и принесла другому птенцу. В это время с другой стороны приблизилась к гнезду точно такая же птица с зеленоватой гусеничкой в клюве. Парочка лесных коньков кормила птенцов, которым в последний день июня исполнилась ровно неделя.

В первые дни жизни птенцы были одеты в темно-серый пух, негустой, но довольно длинный для таких крошечных существ. Четверка лежавших в гнезде слепых близнецов была похожа на сгусточек дыма. Больше и сравнить не с чем. Эта первая одежка защищала беспомощных малышей от комарья, хранила в их тельцах тепло материнского тела в свежее утро.

Не запоздали коньки с гнездовыми делами, а кормят второй выводок. Первый выпустили в лес в самом начале лета, когда цвел черноклен. А самая первая песня маленькой птицы прозвучала над вершинами сосен-великанов еще в апреле, когда стояли неодетыми листопадные деревья, и даже в березняках не было зеленоватой дымки. С того дня до появления на свет первых птенцов пел конек-самец одну и ту же песенку.

У нее всегда одинаковое начало, но часто не бывает конца. Она приятна, звучна, но на слух невозможно различить двух певцов-соседей. Среди тысяч коньков нет ни одного, который бы вставил в нее новый звук или как-то изменил манеру исполнения. Именно по этой манере легко и без сомнения можно узнать лесного конька.

Соловей охотно поет, даже лежа на толстой ветке. Полевой жаворонок рассыпает свои трели только в поднебесье. Большинство пернатых певцов поют, стоя на ветке, на кочке, на травинке. Конек поет, стоя и на земле, и на пеньке, и на макушке самой высокой сосны. Но на месте он исполняет часть песни, первую ее половину или начало, а заканчивает только в полете. С торопливым, но чистым и звучным щебетанием птица круто, почти свечой взмывает вверх и, словно выдохшись на подъеме, подняв развернутые крылья и хвост, планирует с замирающим посвистыванием к вершине другой сосны, к другому пеньку. Несколько секунд передышки, и новая трель, а затем - новый взлет на ту же высоту, и опять красивое планирование. Дерево нужно самцу только для пения. Лишь иногда удается подсмотреть, как он с необыкновенным изяществом идет по горизонтальной ветке.

Высота полета токующей птицы отмерена длиной песни. Большинство коньков во время ее исполнения видят свой лес сверху, взлетая с макушки одного дерева и садясь на макушку другого. Но некоторые взлетают с пенька и на пенек опускаются. Почему так?

Конек верен прежнему месту, но может статься, что в его отсутствие, зимой, там свалили все деревья, вырубили кусты, но еще не вспахали землю под новый лес. Потерявший соседей конек становится единственным певцом свежей вырубки, где самые высокие присады - это не успевшие потемнеть в торцах пни лип, дубов и кленов. К началу лета словно в густом тумане утонут эти пни в зарослях цветущей сныти, бездымными кострами запылают у их оснований краснолистные кустики дубовой и кленовой поросли, но конек уже привыкнет к ним и до июля будет петь на них, с них взлетать, на них опускаться.

На виду, конечно, всегда самец. Самку удается увидеть лишь мельком, нечаянно спугнув с гнезда. Она его строит, она насиживает, и корм сама себе добывает, оставляя на несколько минут яйца. На гнезде садит крепко, как все наседки, ее нелегко разглядеть на фоне сухих былинок, листиков и земли.

Как ни трудно увидеть самку на гнезде, есть глаз, от которого не скроет ее никакая "шапка-невидимка". В "кукушечьи" годы чуть ли не в каждом четвертом-пятом гнезде лесных коньков растет подкидыш-кукушонок, который, став взрослой птицей, начинает разыскивать гнезда таких же безотказных воспитателей для своих потомков. С собственными птенцами коньки расстаются быстро: трехнедельный слеток уже самостоятельная птица. Кукушонок заставит кормить себя месяц, а иногда и больше. И если в середине июля конек с кормом в клюве, значит где-то неподалеку сидит его приемыш.

Все коньки - неутомимые ходоки. Шажки у маленькой птицы невелики, но земли позади нее прибавляется быстро. Через небольшие препятствия не перелетает, а переходит или перебегает. Если с пенька надо спуститься, конек никогда не спрыгивает с него, как это делает синица, а обегает по комлю вниз, как с крутой горки. И на пенек не вспархивает, а всходит, не помогая крыльями, было бы за что уцепиться коготками.

Когда перестает существовать птичья семья, конек, сменив старое перо на новое, переселяется поближе к открытым пространствам, хотя и держится около спасительных опушек. В большие стаи коньки не собираются, но каждый погожий сентябрьский вечер с лугового огорода, с края поля стартуют десятка два-три молчаливых птиц, беря курс в ту сторону, куда опустилось осеннее солнце.