ЛИННЕЯ

Весной бывает: сидит на берегу рыбак, смотрит на бегущую перед ним речку и не думает о поплавке. В глазах - речные струйки, вьюнки. Набегают они, кружатся, разгоняясь неведомой силой, и вот не вьюнок уже, а глубокая стремительная воронка. А вокруг - густой черемуховый дурман. Где тут думать о рыбе!

Но, может, еще крепче околдовывает июньская теплая ночь с неумолчной песней соловья, с его звучным и до смешного нехитрым припевом: "Коки, коки, коки..."

В такую ночь я слушаю, как одна за другой умолкают птицы. Лишь коростель дергает и дергает скрипучую росяную траву. А когда устанавливается чуткая тишина, когда слышно только, как тихонько поплескивает самая мелкая, с палец, рыбешка да изредка протопает еж или пискнет в кустах водяная крыса, ловлю я ночные запахи.

Сырости? Да, и сырости, и земли, и рыбы, и всяческой травы. И еще - едва уловимый, удивительно тонкий запах.

Он доходит через реку из леса и сразу трогает мое сердце. Долго дышу им, наслаждаясь и боясь потерять прерывистую струйку воздуха, напоенную... благоуханием, иначе не скажешь.

Вот и снова заскрипел дергач. Снова защелкал, засвистел, заприкокивал соловей.

Проснулся весь лес, проснулась и река: захлестала, забухала по воде крупная рыба. А мне еще чудится чарующее дыхание заречного цветка.

Я оставляю удочки, на которых уже обкусана, обсосана с таким трудом добытая пасадка, раздеваюсь и бултыхаюсь в парную свежую воду, распугивая речное царство. Плыву к тому берегу и, как был, босой, в одних плавках, карабкаюсь, мокрый, по обрыву наверх.

Быстро светает. Я уже различаю застывшие сонные ветки деревьев и раздвигаю их руками, принимая на себя знобящие капли ночной росы, различаю травинки, тоже холодные, мокрые, и темные моховые кочи. Среди мха светлеют совсем невзрачные цветки.

Она всегда поражает меня, линнея. Чуть не на болотине вырастет где-нибудь под корявой елкой или сосной. И виду, кажется, никакого: по моховине расползлись ниточки-стебельки с округлыми листиками, а над ними, на тонюсеньких цветоносах, приподнялись мелкие колокольчики по два на каждом - па одну и на другую сторону. Белые, с розоватыми ирожилками и розовым донцем внутри. Но как нежен и вместе силен их аромат, влекущий и ни с чем не сравнимый!

Спросил приятеля:

- Скажи, какой запах?

Он долго нюхал, долго молчал, подняв к небу заблестевшие глаза, словно там хотел найти слово, и нашел только:

- Понимаешь, по-моему, он... хрустальный запах. Чистый очень и - хрупкий.

Может, и так. Я тоже ее нашел слова.

И сейчас, по дремотному лесу добравшись до моховых кочек с цветами, застываю над ними, дышу осторожно, стараюсь понять что-то и понимаю одно: блаженство, великое блаженство вдыхать эту прелесть.

Там, возле удочек, у меня рыбацкая корзинка. Я набираю влажного моху, укладываю в него ползунки-стебельки с колокольцами и, опять переплыв реку, опускаю в корзинку.

Удочки можно сматывать. Они мне не нужны. Домой несу цветы, стремясь прийти до дневной жары, чтобы не завяли, не поникли чудесные колокольца.