Вечер и утро над лесами Европы

Различен круг фактов и свидетелей, рассказывающих об истории лесов и лесного хозяйства той или иной части земли. Но, пожалуй, самыми убедительными памятниками прошлого являются сохранившиеся живые деревья.

Вечер и утро над лесами Европы.

Далеко в глубь истории уносят воображение человека 1200-летние дубы вблизи города Ставенхагена в ГДР. Стоят они небольшой рощей среди более молодых буковых насаждений. Наиболее крупные деревья достигают 4 м в диаметре и до 38 м в высоту. Окружность их кроны доходит до 25—30 м. Как знать, быть может, под этими дубами укрывались от дождя солдаты воинственного Карла I, предпринявшего за свою жизнь более тридцати походов.

На территории Дальвицерского парка вблизи знаменитого чехословацкого курорта Карловы Вары внимание всех приезжающих привлекают дубы Кернера. По оценке лесоводов, дубам этим по 1600 лет. Они стояли здесь за 400—500 лет до образования Чешского государства. Диаметр ствола некоторых экземпляров достигает у земли 3,5 м, его могут обхватить руками лишь девять человек.

В Шотландии имеются 700—-800-летние тиссы, а один из них, сохранившийся перед Фортингалом в Скоттлан-де, живет более 3000 лет. Это дерево одно из самых старых и знаменитых не только в Великобритании, но и во всей Европе.

Такие деревья невольно воспринимаются нашими современниками как своего рода посланцы тех далеких времен, когда на месте теперешних городов с их ратушами, магазинами, церквами, на месте пахотных земель и лугов стояли нетронутые девственные леса. Когда в таких лесах той или иной страны впервые появился человек, начавший огнем и топором расчищать приглянувшийся участок, не зафиксировано ни в каком историческом документе. Зато современная наука все точнее выясняет ареалы распространения и примерные площади девственных лесов в начале развития земледельческой культуры, когда, по словам Адама Смита, лес охотно отдавался тому, кто соглашался его вырубить. Считается, что от первоначальных лесов к началу XX века в Великобритании сохранилось лишь 5%, в Италии, Греции, Испании, Франции, Бельгии и Голландии — 8—20%, в Германии — 28%, в Финляндии и Швеции — 50—65%. Значит в этих странах вместе взятых сведено самое малое 150 млн. га первичных лесов.

Это было проявлением той стадии отношения человека к лесу, которая выше определена как время человека — разрушителя лесов. Но сводились леса в разных частях земли в разные эпохи. Страны Средиземноморья, районы самого раннего заселения в Европе, лишились доступной части первоначальных лесов еще 2000—3000 лет назад, до утверждения Римской империи. На территории Юго-Восточной Европы, на Британских островах и в Западной Европе этот процесс шел в основном в течение последних 1000—1500 лет, в эпоху распада римской гегемонии, мрачного средневековья и развития буржуазного строя.

При этом во всех случаях процесс обезлесения шел как бы в два этапа. Вначале вырубали леса под пашни и селения. Английский экономист Томас Годскин, имея в виду эту пору, говорил: «Деревья, как они ни прекрасны, все же обременяют землю, которую земледелец должен обрабатывать»²². Позднее, на втором этапе, истребление леса было результатом стихии рынка и стяжательства. Леса на сотни лет оказались во власти их врагов и расхитителей. Из леса строили крепости и города, он шел на выплавку стали, им отапливали дома. Освободившуюся из-под леса землю отводили под те же города, заводы, селения и пашни. Огромные площади лесов уничтожались пожарами, травились скотом.

Наиболее крупный урон наносили лесам войны. Крестовые походы, Столетняя война, наполеоновские войны, многочисленные военные действия на Балканах, крестьянские войны в разных странах, наконец, первая мировая война... Во Франции, например, в начале XIV века было 13 млн. га леса, а к концу XVII века осталось лишь 8 млн. га. В Польше только за период с 1815 по 1913 г. леса сократились с 3,8 до 2,4 млн. га. На миллионы гектаров уменьшились леса Германии и стран Юго-Восточной Европы. Войны, несомненно, повинны в гибели доброй половины этих лесных богатств.

В годы второй мировой войны лесам был нанесен новый огромный урон. Фашистские оккупанты ежегодно вырубали сверх лесоводственно допустимого размера в Венгрии 20—25 тыс. га, в Чехословакии — 120—150 тыс. га, в Польше — до 200 тыс. га. Сильно пострадали леса Бельгии и Нидерландов. Многие лесные массивы оккупированных стран, лишенные охраны и ухода, гибли от пожаров и короедов. Англия, утратив обычные каналы импорта лесных материалов, пустила под топор даже некоторые национальные парки.

Германия, вначале также вставшая на путь больших перерубов, со времени оккупации чужих территорий попыталась ограничить собственные рубки. Но после капитуляции гитлеровской Германии в возмещение убытков только Франции и Англии было начисто сведено 0,5 млн. на лесов западных земель, на 10—15% вырублены насаждения под Гамбургом, в бассейне Северного Рейна и в других местах. Пострадали ценные леса и под Берлином.

Наряду с сокращением общей площади лесов время и история еще быстрее снижают «душевую обеспеченность» стран лесными ресурсами. В Германии в 500 г. на душу населения приходилось 36 га леса, в 800 г.— 8 га, в 1346 г.—2 га, 1878 г.—0,28 га, в 1935 г.—0,19 га, в 1963 г. (ГДР и ФРГ) — 0,14 га.

Какой же из этих фактов следует вывод? Не ждет ли Западную Европу та же участь, какая постигла в свое время Грецию и страны Малой Азии, т. е. полное обезлесение?

Именно так считали некоторые виднейшие ученые недавнего прошлого. Знаменитый немецкий ученый и путешественник Александр Гумбольдт, чье имя носит теперь Берлинский университет, объездив многие лесные и безлесные страны мира, пришел к крайне пессимистическому выводу о том, что «человеку предшествуют леса, его сопровождают пустыни». Это, по-видимому, сгоряча сделанное заявление до сих пор звучит как прорицание.

К. Маркс тоже говорил об опасности опустошения земли в ходе развития культуры, но он подчеркивал, что оно грозит тогда, когда культура развивается стихийно, а не направляется сознательно. Это положение полностью отводит опасность обезлесения стран социалистической системы. Но и для буржуазной культуры Маркс не считал обезлесение фатальной неизбежностью. Более того, в условиях государственного управления лесами он допускал возможность более или менее рационального ведения лесного хозяйства.

Действительно, история лесного хозяйства Западной Европы знает факты не только истребления лесов, но и улучшения и умножения их. Например, во Франции лесная площадь, сократившаяся за XIV—XVIII века с 13 до 8 млн. га, к 1863 г. в условиях экономического подъема вновь расширилась до 9,3 млн. га, к 1913 г.— до 9,9 млн. га, а к 1961 г.— до 11,6 млн. га. Принятая в 1946 г. программа лесопосадочных работ предусматривает создание к 1975 г 2 или. га новых лесов. Еще более крупные масштабы облесительных работ намечены на ближайшие десятилетия в Испания. Большие лесовосстановительные работы проводились в последние полтора-два столетия и в ряде других стран, хотя они, как и следовало ожидать при капитализме, то и дело прерывались или сменялись истребительными рубками имевшихся лесов.

Примеры лесовосстановления в тех или иных буржуазных странах не вносят какую-то принципиальную поправку к отмеченному Марксом факту абсолютного несоответствия размеров произведенных вырубок и лесовозобновления. При современном и быстром росте населения этих стран восстановление былых лесных богатств вряд ли возможно вообще.

Может быть, важнее то, что в ряде западных стран (в Швейцарии, Дании и др.) сформировалось высокоинтенсивное лесное хозяйство, обеспечивающее существенное повышение продуктивности лесов. Например, за столетие, с 1840 по 1939 г., в лесах Саксонии годичный прирост на гектаре увеличился с 2,6 до 4,1 куб. м, а в лесах Вюртемберга — с 3,8 до 6,2.

Не ущемляя приоритета и заслуг отечественной лесо-водственной науки, мы можем оказать, что лесоводство западных стран явилось колыбелью многих лесоводственных идей и приемов, нашедших применение всюду и во многом ценимых поныне. В Западной Европе наряду с хорошо содержащимися естественными лесами есть немало прекрасных искусственных насаждений, признаваемых образцом применения лесоводственной теории и техники. Многие ученые-лесоводы Запада, а также стран Юго-Восточной Европы признаны мировой наукой.

Какие же силы поддерживают лесное хозяйство и лесоразведение в условиях, когда капиталистическую экономику определяют законы прибыли, максимальной прибыли, прибыли любой ценой? Ведь лесоводство, как известно, не сулит быстрых прибылей.

С некоторыми из таких сил, в частности с экономическими, мы уже сталкивались, касаясь расширения лесо-культурных работ на юге США в целях увеличения сырьевой базы целлюлозно-бумажной промышленности. Такая сила действует я в Европе, причем ее значение особенно возросло в послевоенные годы. Во Франции, ФРГ, Италии, Испании резко расширились посадки леса для производства целлюлозы, бумаги и картона.

В самое последнее время появился еще один важный экономический фактор. Согласно расчетам, опубликованным в материалах VI Мирового лесного конгресса, значительное повышение урожайности сельскохозяйственных культур, наблюдающееся в последнее время в ряде стран Европы и в Америке, привело к тому, что в США за период с 1953 по 1963 г. под лесонасаждения могли быть отведены 3,5 млн. га сельскохозяйственных земель. В материалах этого конгресса утверждается, что такая возможность США будет возрастать по крайней мере в течение нескольких десятилетий. К 1975 г., как ожидается, из сельскохозяйственного пользования может высвободиться до 10 млн. га, а к 2000 г. — до 20 млн. га, В Европе (без СССР), согласно тем же расчетам, для лесоразведения может быть высвобождено 10 млн. га сельскохозяйственных угодий.

Это совершенно новое явление современности, носящее, может быть, временный, преходящий характер, несомненно, заслуживает большого внимания. Ведь не так давно в Европе и США шел обратный процесс — лесные земли усиленно закупались под распашку. Если допустить, что начавшийся процесс высвобождения сельскохозяйственных земель не случаен, и учесть возможность развития гидропоники и промышленного синтеаа пищевых продуктов, то вопрос о судьбе лесов получит совершенно другое освещение. Во всяком случае опасность их дальнейшего истребления снижается. Отсюда становится ясным огромное значение для будущего лесов достижений современной науки — общетеоретической, лесоводственной, агрономической, экономической и т. д.

Еще один не менее существенный фактор — возможная положительная роль налаженного государственного аппарата, если лесные дела попадают в руки тех его представителей, которые озабочены подлинными интересами нации. Действительность нашего времени все больше должна считаться с простой истиной: сводка лесов, в течение тысячелетий являвшаяся актом освобождения человека от засилья леса, в большинстве стран уже давно стала общественным злом. В этих условиях хорошо налаженный авторитетный аппарат лесного хозяйства и усилия ученых могут сыграть значительную роль в организации правильного использования лесов, по крайней мере государственных. Форма участия этого аппарата в разных странах различна. В Германии, Австрии и ряде других стран управление лесом издавна находилось в системе сельскохозяйственного ведомства, будучи на деле почти самостоятельным; во Франции в одном управлении объединены леса и водные ресурсы; в Англии лесами ведает специальная парламентская лесная комиссия и т. д. Вряд ли кто-нибудь может сказать, какая из этих организационных форм управления более эффективна, особенно в условиях, когда львиная доля лесов находится в частной собственности.

Есть еще один, часто недооцениваемый, но очень могущественный в цивилизованном мире союзник и защитник лесов и лесного хозяйства. Это передовая общественная мысль, отражающая объективное значение леса для народа и государства, способствующая воспитанию чувств любви к лесу, долга, ответственности за его сбережение и умножение. Этот фактор особенно действен, когда он поддерживается проникновенным словом ученого и литератора, волнующим полотном художника.

Вспомним Маркса. Основоположник научного коммунизма глубоко интересовался не только теоретической стороной экономики лесного хозяйства, что само по себе в высшей степени примечательно, но и состоянием лесов, возможностью пользоваться их дарами. Вспомним его гневное выступление в Рейнском ландтаге с защитой традиционного права народа на беспрепятственный сбор лесных плодов, грибов, ягод и т. п. Вспомним, с каким уважением и вниманием говорится во втором томе «Капитала» о книге по лесному хозяйству немецкого лесовода Кирхгофа. Лесоводы до сих пор гордятся тем, что Маркс оказал им в лице немецкого коллеги столь большое внимание.

С волнением говорил о лесах Фридрих Энгельс, горячо осуждая порядки прежней и современной ему общественной жизни, которые вызывали истребление лесов во Франции, царской России, Соединенных Штатах. А сколько подлинной любви к лесу и какое глубокое проникновение в его сущность, в его многогранную роль в развитии материальной и духовной жизни человека и народа мы находим в творчестве Руссо и Гейне, Дарвина и Гумбольдта, Диккенса и Флобера, Роллана и Гете, мастеров пейзажной живописи и создателей замечательных парков XVII и XVIII веков! Конечно, не все суждения о лесах, исходившие от великих деятелей прошлого, отражали истинные связи целей и судеб лесного хозяйства с ходом общей истории и имели прогрессивное значение. Нет, были суждения и прямо противоположного свойства. Например, у Гегеля в его известных «Лекциях по философии истории» читатель может найти совершенно неестественное, невероятно искаженное представление о значении лесов в жизни общества. Гегель полагал, что если бы Германия XVIII века располагала большими лесными богатствами, то к разработке их можно было бы привлечь И соседние страны. Он, по-видимому, считал, что при этом условии во Франции не образовалось бы революционной буржуазии. Отсюда Гегель делал нелепый вывод: «Будь в Германии леса, не было бы французской революции»²⁴.

Отношение к лесу и лесному хозяйству как к силе, противостоящей историческому развитию общества, можно найти и у некоторых других, менее известных представителей Запада. В частности, нельзя не вспомнить о формуле Гегеля, когда читаешь «Закат Европы» Освальда Шпенглера. В рисуемой Шпенглером судьбе Европы идиллические лесные и сельские ландшафты играют, как известно, роль такого первозданного берега благополучия, куда должны вернуться все корабли капиталистической цивилизации с затухшими топками в трюмах и избранными нациями на борту.

И этот образ мышления о лесах надолго привился среди части немецких лесоводственных школ. Выдвинувшийся в предвоенные годы немецкий лесовод И. Кестлер утверждал, что «лесное хозяйство принадлежит к отрасли, до которой развитие капитализма доходило слабо-так как настоящие хозяева леса оказались в наибольшей степени и в наилучшем значении слова консерваторами в отношении древних законов леса»²⁵.

Вот как можно осложнить и запутать простую истину о социальной службе леса в ходе истории общества.

Конечно, высшие принципы и нормы общественной жизни, гражданский долг и эстетические интересы культурного человека нельзя представить вне развития материального благосостояния и социального положения людей. Человека, которому нечем отапливать свое жилище, обычно не заботят пожары в чужом лесу. Кроме того, выработку норм культурного отношения к лесу нельзя рассматривать примитивно, как простое следствие какого-то лесного культуртрегерства. Процесс этот протекает очень сложно, при участии десятка различных общественных институтов — школы, семьи, выставок, печати, добровольных обществ, органов государственной охраны, институтов права. Он не отгорожен от экономических факторов и роли государственного аппарата, но имеет перед деятельностью ведомств свои преимущества.

Заботы государственного аппарата о лесах нередко определяются личными наклонностями и талантом людей, в чьи руки попадает управление лесами. Заботливые государственные деятели приходят и уходят, народная забота о лесе остается. Истории иногда угодно бывает выключать экономические стимулы правильного содержания и умножения лесов, а народная забота сохраняет свою действенность и в такие периоды.

Разумеется, пока существует капитализм и сохраняется частная собственность на леса, народная забота о нях неизбежно ограничивается требованиями протеста против варварства и хищничества в использовании национальных лесов, борьбой за сохранение защитных лесов, памятников природы и истории и редко проявляется в виде мер массового воспроизводства и разведения лесов.

Лесоводственный опыт Западной Европы в течение многих десятилетий рассматривался лесоводами многих стран как некий эталон, по которому можно вести лесное хозяйство чуть ли не в любом уголке земли. Среди почитателей этого опыта встречалось много и русских имен. На выучку к западноевропейским лесоводам потянулись американцы, канадцы, японцы. Но интересно следующее. Известный американский лесовод Рафаил Зон в статье, написанной в 1951 г., но оперирующей фактами довоенных лет, писал: «Самыми первыми нашими учителями были немцы... Богата и замечательна была немецкая литература о лесе. Но, будучи ослеплены, мы не могли представить, какая огромная бездна лежала между теорией и практикой лесоводства в самой Германии. При чтении многочисленных немецких книг о лесном управлении и организации лесного хозяйства создается впечатление, что все леса Германии управляются на основе строго рассчитанных планов. В действительности же из 12,7 млн. га лесов страны только 5 млн. га, т. е. 40 %, управляются на основе строгих показателей прироста. Это так называемые общественные леса. 30% управляются по так называемому упрощенному плану, а остальные 30% эксплуатируются совсем без всякого плана. Другими словами, около двух третей лесов Германии разрабатывались без малейшего представления о согласованности рубок с приростом, т. е. о строгих планах, преподносимых учебниками»²⁶.

Замечание это не нуждается в комментариях. Буржуазная Европа никогда не знала и не знает подлинных образцов рационального ведения лесного хозяйства в государственном масштабе. Сравнительно узкими являются также рамки деятельности и возможности лесных специалистов.

Здесь еще нет условий для проявления в заботах о лесе высшего долга человека — долга перед потомками. Маркс писал, что земля и особенно леса — это собственность не только данного общества, а ряда сменяющихся человеческих поколений²⁷. Это положение выражает, на мой взгляд, самую глубокую основу из когда-либо сформулированных основ народной заботы о лесах. Такая забота становится возможной только с утверждением социалистического общественного строя, что мы видим не только в СССР, но и в других странах социализма. Здесь с успехом восстанавливаются леса и реконструируются разоренные за годы войны, создаются новые высококачественные насаждения, повышается продуктивность лесов и т. д. Долгие столетия вечерних сумерек над лесами Европы сменяются здесь ясным солнечным утром. Так, в Польше с 1945 по 1965 г. восстановлено и заложено 3 млн. га лесов, в том числе более 700 тыс. на бросовых, отошедших от сельского хозяйства землях. При общей лесной площади Польши 7,9 млн. га такой размах лесокультурных работ (в среднем 150 млн. га за год) не может не вызвать чувства уважения к польским лесоводам, а их в этой стране 160 тыс. человек.

В Румынии за период с 1949 по 1964 г. в порядке восстановления лесов на вырубках и создания новых насаждений посадка и посев леса проведены на площади около 1 млн. га, из них около 400 тыс. га — на горных склонах. В стране создано 5 тыс. км полезащитных полос.

В Болгарии ежегодно закладывается 50—60 тыс. га лесонасаждений. Выполняется большая программа замены порослевых непродуктивных дубрав на горных склонах высокоствольными дубовыми насаждениями. Много новых полезащитных полос: только в Добрудже таких насаждений 15 тыс. га. В результате этот неурожайный в прошлом край превратился в одну из житниц страны.

В Венгрии в течение последних лет более 150 тыс. га засажено лесом, причем часто использовались для этого неудобные сельскохозяйственные земли. Полезащитные полосы протянулись в этой небольшой стране на 3000 км.

В больших масштабах ведутся лесокультурные работы в Чехословакии, издавна имеющей высокоинтенсивное лесное хозяйство. Только за период с 1951 по 1960 г. здесь восстановлено 800 тыс. га и создано 190 тыс. га новых насаждений (включая внелесные посадки).

Заботливо восстанавливают и обогащают свои леса лесоводы ГДР: ежегодно прибавляется 30—35 тыс. га посадок, не считая 1,3—1,4 млн. тополей. В Югославии за тот же период было облесено 120 тыс. га и развернуты значительные работы по рекультивации малоценных низкост-вольников. В течение предстоящих двадцати лет намечено создать на малопродуктивных сельскохозяйственных землях и на месте кустарников 1,5 млн. га новых лесов, а за предстоящие 30 лет добиться повышения годовой продуктивности лесов с 20 до 30 млн. куб. м.

В целом во всех социалистических странах Европы в условиях нового общественного строя появилось не менее 1 млн. га новых лесов, 250—300 тыс га нелесных посадок промышленного и защитного значения и восстановлено более 3 млн. га лесов на прежних лесных площадях. В 1963 г. на XXI сессии Комитета по лесным материалам Европейской комиссии ООН было признано, что развитие лесоводственных работ в Венгрии, Югославии и Болгарии является крупнейшим: шагом вперед как в лесо-восстановлении на весьма обширных площадях, так и в улучшении состава и повышении продуктивности лесов. Справедливая и достойная оценка! Впрочем, как можно оценить иначе занявшееся над лесами стран социализма действительное утро!

Наконец, не ограничивая себя рубежами тех или иных государств, можно сказать, что в мире есть еще один великий хлопотун о лесах. Это сам лес, точнее, его необычайно сильная способность к самозащите от испытываемых неблагоприятных действий природы и нередко человека. Не будем говорить о бедных и разоренных в прошлом лесах Греции, Испании, Малой Азии и других жарких и засушливых стран, возьмем леса средних широт умеренного пояса. В этой зоне, особенно в странах с мягким климатом и хорошими почвами, леса обладают замечательной жизнеспособностью, удивительно большим потенциалом сил, обеспечивающим самозащиту, самовозобновление и развитие. Это свойство леса, основанное на извечных биологических законах приспособления, развития и размножения растительных организмов,— одно из самых важных условий его существования и умножения. Не успеет человек использовать срубленную древесину, как вырубка уже покрывается молодой порослью. Едва дожди или талые воды успевают смыть черные следы беглого низового пожара, как уже гарь начинает приятно зеленеть всходами нового поколения деревьев. Достаточно крестьянину на год забросить вспаханный участок хлебного поля, как его захватит ближайший березняк.

Вот почему лес в районах благоприятной среды сравнительно легко излечивает раны, наносимые ему стихиями природы и общественной жизни людей. Вот почему в западных странах, не уступавших Испании или Греции в обычаях легко приносить леса в жертву молоху, стихийным бедствиям, неурожаю и т. п., лесные богатства нации в течение ряда последних столетий не только не погибли, но нередко даже умножились. Разумеется, из этого не следует, что в деле возобновления, сохранения и умножения лесов люди целиком могут положиться на самозащиту леса. Нет, в наш век решающая роль и здесь принадлежит человеку, науке, технике. Об этом особенно убедительно говорят приведенные выше примеры быстрого подъема лесного хозяйства в социалистических странах, наверняка оказавшие большое влияние на общемировой ход положительного развития этой отрасли.

Было время, когда мы, увлеченные великими перспективами развития отечественного социалистического лесного хозяйства и находясь под влиянием односторонне поданных идей, не замечали или не стремились замечать прежних достижений тех или иных западных стран в области лесоводства. Если в свое время это, может быть, чем-то оправдывалось, то теперь это принесет только вред. Мы должны, следуя указаниям партии, тщательно изучать весь положительный производственный опыт зарубежных стран, извлекая из него максимум полезного для своего, социалистического лесного хозяйства.