В глубь тайги

Много лет назад я был участником большой научной экспедиции в Западную Сибирь. Нам предстояло обследовать леса в бассейне реки Чулым, одного из правых притоков Оби. Громадный лесной массив, площадью более пяти миллионов гектаров, находился в подзоне урманов и представлял собой, как говорят географы, белое пятно.

Наша экспедиция на лодках двинулась вниз по реке, которая петляла среди широкой луговой поймы, поросшей вдоль русла густым, труднопроходимым ивняком и ольшаником. Много здесь было и различных кустарников — смородины, шиповника. Среди луговой поймы то и дело попадались узкие, длинные, обычно изогнутые озера, полузаросшие тростником, стрелолистом и другими водными растениями. Многочисленные стаи уток держались на этих водоемах. Иногда луга уступала место лесам, которые подходили почти вплотную к берегам реки.

В пути нам то и дело встречались заросшие ивняком и осинником острова. Иногда мы устраивали на них «дневки» — готовили обед, отды хали, а порой и оставались на ночлег. Собирая топливо для костров, мы часто набредали на деревья с корой, обглоданной лосями, или на про топтанные ими тропинки. Однако самих лосей нам не удалось повидать: близость человека их настораживает и они скрываются.

Вскоре мы добрались до места, подходящего для устройства базы.

Мы обосновались на берегу реки. Поставили палатки, срубили небольшие избушки, в которых хранили запасы продовольствия, одежду, инструменты. Небольшими группами расходились мы по лесам, обычно на несколько дней. На базу возвращались лишь за продовольствием.

Некоторые из нас, как и я, впервые были в настоящей сибирской тай re, поэтому все здесь вызывало огромный интерес.

Тайга! Что обозначает это слово?

На языке некоторых народов «тайга» — горы, покрытые лесом. А сейчас тайгой принято называть хвойный северный лес, лишенный примеси широколиственных деревьев — дуба, липы, клена, ясеня и других. Здесь встречаются лишь береза и осина — то в виде примеси, то чистыми лесами, временно появляющимися на пожарищах и вырубках.

Тайга занимает приблизительно половину всей площади СССР. Она распространена преимущественно в Сибири, но заходит и на север Европейской части Союза. Первыми исследователями сибирской тайги, «леса хоромного» (то есть строительного), были русские служилые люди — землепроходцы. По поручениию воевод они разведывали «новые землицы», собирали «мягкую рухлядь» (пушнину). С XV века русские проникают в Юргу, как тогда называли Сибирь.

Петр I проявлял большой интерес к богатствам Сибири и, в частности, к лесам. Им было велено «произвести опись лесов во всех городах и уездах... от больших рек в сторону по 50, а от малых по 20 верст».

В XVIII веке западносибирскую тайгу посещает участник экспедиции Палласа (>Паллас Петр Симон (1741—1811) — русский академик, естествоиспытатель и знаменитый путешественник.), в то время студент Московского университета, а впоследствии ученый В. Зуев. Описания сибирских лесов, сделанные Зуевым, вошли в большой труд «Путешествие Палласа».

Развитие горнорудной промышленности в Сибири вызвало интерес к лесам, но изучить их сколько-нибудь подробно не представлялось никакой возможности, так как для этого требовались десятки тысяч геодезистов и лесоводов-таксаторов.

В течение всего XIX столетия было исследовано менее одного процента сибирских лесов. В это время появились даже проекты... сжечь все леса Сибири.

В конце XIX века начинается подробное изучение лесов в Сибири нашими ботаниками и лесоводами. Выдающееся место среди них занимает профессор П. Н. Крылов, впервые установивший, что леса Сибири разделяются на подзоны, и открывший многое в происхождении сибирских лесов. Но все же до Великой Октябрьской социалистической революции колоссальные лесные богатства Сибири были изучены в пределах не более десяти процентов.

Широко развернулись исследования лесов в годы пятилеток. Многочисленные экспедиции направлялись тогда для исследования таежных пространств, выяснения качества и запасов древесины. Наша экспедиция была одной из первых.

На берегу реки Чулым предполагалось построить крупный лесооб рабатывающий комбинат, а для этого нужно было составить карту лесов, определить и запасы и качество древесины. Без этих сведений нельзя было рассчитать мощность комбината, проектировать методы и пути транспортировки леса.

Никогда не забуду первых дней своей работы в тайге. Среди бескрайных лесных пространств, как громадные озера, возникали перед нами моховые болота, раскинувшиеся на десятки километров. Иногда больше суток приходилось пробираться по ним.

Одуряющий запах багульника стоял над землей. Среди болот небольшими островами вырисовывались клочки сосновых лесов.

Ориентируясь по компасу, делая по пути засечки на деревьях, продвигались мы среди высоких серых стволов елей и пихт, плотно смыкавшихся своими кронами. С ветвей свисали седые «бороды» лишайников, свидетелей плохих условий роста деревьев. Здесь редко встречались участки, в которых деревья были хотя бы примерно одной высоты. Гораздо чаше рядом с древесным гигантом росло маленькое, хилое деревце, почти лишенное кроны. Среди темных елей и пихт иногда мелькал светлый ствол березы или осины. Случайными гостями выглядели они среди «черной тайги», как зовут эти пихтово-еловые леса. Под пологом елей-великанов удавалось увидеть бузину или рябину, а чаще — маленькие по росту, но старые по годам зонтиковидные ели-карлики.

Множество сухих веток, попадавшихся на нашем пути, лезли в лицо, рвали платье и накомарники. А ноги вязли в глубоком моховом покрове, сковавшем почти всю поверхность почвы. Погребенные в плотном слое мха, лежали поваленные стволы, иногда настолько сгнившие, что нога проваливалась в их трухлявую массу. Но еще больше бурелома громоздилось на поверхности. То вывороченная с корнями ель перегораживала путь, то несколько упавших деревьев создавали непроходимые завалы. Перебираться через такие естественные препятствия было довольно трудно.

Бурелом в тайге

Под пологом леса темно и тихо. Мало здесь птиц.

Редко увидишь кедровку или дятла. Чаще других мы встречали рябчиков, которые с шумом срывались с земли и сразу же рассаживались на ветвях деревьев, ловко скрываясь среди хвои. По окраинам болот, по ягодникам с громким «буханьем» крыльев иногда поднимался серо-коричневый великан глухарь. Еще реже попадались на нашем пути звери. Не потому, что их нет, а потому что они «хоронятся», как говорят сибиряки, от человека.

К великой нашей досаде, в противоположность зверям, весьма «напористыми» оказались кровососущие насекомые — мошки и комары всяческих размеров и видов. Ходить здесь можно только в накомарниках — марлевых сетках, закрывающих лицо и шею. В них душно и жарко. Пот струями стекает по лицу, а стоит сетке на секунду прилипнуть к коже, как в то же мгновение сотни насекомых запускают в вас свои острые жала. На руках перчатки. Но этого мало. Рукава приходится туго перевязывать тесемкой, иначе мошкара ухитряется залезть под рубашку. Когда пьешь чай, мошкара не только облепляет лицо, но попадает в кружку и даже забирается в рот... Недаром зовут этих насекомых «таежным гнусом».

Не каждый способен в жаркий день, пробираясь сквозь бурелом и валежник и задыхаясь в душной сетке, производить необходимые наблюдения, измерять высоту и диаметр деревьев. Нетерпеливые и нервные люди срывали накомарники, вдыхали полной грудью воздух. Этого только и ждала мошкара. Тучей накидывалась она на разгоряченное лицо, забиралась под одежду.

...Бредешь в бесконечных лесах и почти механически фиксируешь необходимые подробности: вот стал часто попадаться кедр, зеленый мох сменился здесь в ложбине болотным, а дальше вдоль ручья тянется полоса травянистого ельника с прекрасными полнодревесными стволами.

На раскрытую записную книжку падают капли пота, липнет мошка, оставляя на страницах расплывчатые розоватые пятна крови. Измученный ходьбой по урману, с особой надеждой всматриваешься в появившийся просвет сквозь деревья. Но тщетны надежды. Этот просвет часто приносит мало радости. Впереди — обширные моховые болота в зеленоватой дымке испарений. Высокие кочки с корявой сосной, а между ними — желтоватый ил, в котором вязнут ноги.

Оступишься — по пояс уйдешь в жидкую топь.

После нескольких дней напряженной работы в тайге мы возвращались на базу. Здесь занимались обработкой сделанных в лесу записей, чинили обносившуюся в походах обувь и одежду и, забрав необходимый запас продовольствия, снова отправлялись в лес.

Отдых был короткий, но все же день, проведенный на базе, казался нам праздником. По вечерам мы собирались у костра, и тут начинались увлекательные рассказы, веселые шутки, воспоминания.

Как много радости дает костер путешественнику-исследователю! Бывало, насквозь промокший, замерзший, усталый возвращаешься на базу, но стоит подсесть к костру, почувствовать его тепло, услышать добродушное урчание чайника, и невзгод как не бывало.

Мы очень ценили такие кратковременные передышки. Но выпадали они на нашу долю довольно редко. Чем глубже мы проникали в тайгу, тем больше вставало на нашем пути трудностей и неожиданностей.

Поднимаясь на лодке по одному из притоков Чулыма, группа участников нашей экспедиции натолкнулась на многочисленные заломы из занесенных сюда во время половодья деревьев.

Особенные неприятности причиняли стволы, которые, осев на дно, касаясь своими вершинами почти самой поверхности воды. Такие заломы, как плотина, перегораживали реку, и вода с шумом прорывалась между торчащими деревьями.

Переправа через заломы таила в себе немало опасностей.

Перебираясь с одного ствола на другой, можно было потерять равновесие и упасть в воду. Не всегда удавалось протащить лодку через эти заломы. Приходилось разрубать скопившиеся бревна или с помощью костров прожигать в них проходы.

Не обошлось и без опасных приключений.

Участнику нашей экспедиции Сергею Ивановичу Теплову предстояло пересечь водораздел между двумя притоками Чулыма.

В самом начале пути проводник занемог. Теплое, не раз участвовав ший в походах по тайге, решил отпустить его и продолжал путь один. Но вскоре, попав в полосу густого бурелома, Теплов поскользнулся и сильно повредил ногу. А когда, хромая, выбрался из завала, он обнаружил, что выронил компас... Сергей Иванович сбросил рюкзак, ружье и, с трудом передвигаясь, стал шарить вокруг, но компас найти не удалось.

Боль в ноге нарастала. Ступать становилось трудно. До ночи оставалось недолго, и Теплов решил заночевать здесь. К счастью, спички, которые он хранил в непромокаемом мешочке, не отсырели. Срубив несколько тонких деревьев, Теплов под прикрытием кучи бурелома разжег костер. Перед тем как уснуть, он устроил надью — костер. Делается он так. Два бревна или ствола накладывают одно на другое, разместив между ними растопку. Когда она разгорается, начинают заниматься оба бревна, но огонь и тепло распространяются не кверху, как в обычных кострах. а по сторонам. Надья горит долго и равномерно. Возле нее можно спокойно спать, так как ночью не приходится поддерживать огонь.

Поутру Теплов двинулся дальше. День был серый, пасмурный. Небо хмурилось, не пропуская ни одного солнечного луча. Как же тут ориентироваться, когда компаса нет?

Сергею Ивановичу помог многолетний опыт путешественника. Он знал, что муравьиные кучи расположены у деревьев с южной стороны, а кора с северной стороны обычно груба, шершава и часто покрыта лишайником. Ориентируясь по этим признакам, он побрел в сторону реки. Шел он налегке, опираясь на палку. Лишний груз, ружье и топор он бросил. Оставил себе лишь часть взятого в дорогу продовольствия. Боль в ноге утихала медленно.

Пять мучительно долгих дней скитался он по тайге. Продовольствие иссякло. Грибы и ягоды — вот все, чем питался он в пути.

К счастью, в конце пятого дня Теплов набрел на старую охотничью тропу. На деревьях сохранились засечки, отмечавшие дорогу. Ориентируясь по ним, Сергей Иванович вышел к реке, а затем добрался и до базы.

Как ни трудна была наша работа, но мы ее любили. Мы были молоды и сильны, и все невзгоды, лишения, препятствия, встречавшиеся в тайге, переносили бодро. И чем больше мы узнавали тайгу, тем больше она нам нравилась, тем больше хотелось знать о ее «тайнах», о ее происхождении.