Там, где путешествовал Кропоткин

Мы пересекли широкую извилистую реку Витим — правый приток Лены. Здесь начиналась горная страна — Патомское нагорье, названная так ее первым исследователем, Петром Алексеевичем Кропоткиным.

С самолета хорошо было видно, как высокоствольный лес, взбираясь по склонам, начинал редеть, мельчать и вытеснялся стелющимся кедровым стлаником. Наконец и он пропадал. И вершины увалов, поднимающиеся на высоту более тысячи метров, белели голыми каменистыми россыпями. На южных склонах гор лес возвышался в виде языков, на север ных — граница его пролегала значительно ниже.

Петр Алексеевич Кропоткин, впервые побывавший в этом крае в 1866 году, писал:

«Глухая молчаливая тайга, альпийская горная страна с ее северным колоритом, с ее бешено ревущими неистовыми реками, блестящими гольцами, глухими темными падями (долинами) и ослепительными наледями проносились перед глазами. Безлесные скалистые вершины, покрытые желтыми пятнами ягелей и ослепительно белыми снеговыми полями, перемежающиеся с глубокими падями, сплошь заросшими хвойными лесами. Лесная чаща местами совершенно непроходима. Бурелом и валежник на каждом шагу преграждают путь. В такой тайге не водятся даже звери и птицы. И только на самом дне пади журчит таежная речка, нарушая своим журчанием таежную тишину... На вершинах гольцов, имея перед глазами панораму диких серых скал, путник чувствует, как его поглощает неодушевленная природа — мир безмолвных, диких и однообразных скал. Не только голос случайно залетевшей сюда птицы, но даже и слабый звук выстрела звучит чем-то чужим среди этого безмолвного царства каменных масс.

...Напрасно пытались немногие смелые кедры внести иную жизнь в это мертвое царство; напрасно изгибались их медленно нарастающие крепкие стебли, ползком забираясь на каменные кручи: они вымирали вместе с одинокими и заболевшими лиственницами... В этом мире каменных скал приживались только самые неприхотливые растения, которые ютятся среди каменных осколков и лишь изредка пользуются щедротами скупого и неласкового солнца».

Патомское нагорье поражает однообразием древесных пород. Здесь по долинам рек и склонам гор всюду царит лиственница и лишь изредка встречаются ель и сосна да кедровый стланик забирается к вершинам, образуя на границе с гольцами труднопроходимые заросли.

Южнее по Витимскому нагорью древесная растительность разнообразнее и к лиственнице примешиваются кедр, сосна, ель, пихта, тополь, береза и многие кустарники. «То же самое, — пишет Кропоткин, — мы видим и в отношении животных. В то время как на севере тайга почти безжизненна, здесь в лесной чаще мелькают темные фигуры оленей, косуль, лосей, волков и медведей».

Вскоре мы пересекли Лену и полетели над ее левым берегом. Налево от нас расстилалось великое Среднесибирское плоскогорье. Оно необыкновенно ровное и плоское. Только с самолета можно было оценить все величие этого плато, которое на протяжении почти двух тысяч километров тянется подобно равнине. На запад и север долина Лены расширялась, в ее пойме появилась масса стариц и озерков, а до горизонта виднелись сплошные лесные массивы. Это преимущественно лиственничные леса.

Вот как описывает этот край один из его исследователей:

«Тонкие ветвистые прожилки рек густой сетью покрывают весь край, а на плоскогорьях сияют бесчисленные озера. Около каждой такой водной капли или даже самой тонкой нити ее виднеются, точно оправа, узенькие светло-зеленые бордюры луговой и болотной растительности из иссера-зеленоватых полос ракитника и ив. Все это делает летний покров страны довольно пестрым. Густая зелень леса (при более подробном обзоре) тоже не представляет сплошного фона, а скорее мозаику, состоящую из множества кусков самых разнообразных оттенков. Различия не столько зависят от примеси к лиственнице других древесных пород — ели, сосны, березы, — сколько от самого достринства леса, сильно разнящегося даже на смежных участках, даже на различных склонах одной и той же горы. Пожалуй, нигде плодородие почвы и присутствие и отсутствие защиты от ветров не влияет на развитие растений в такой мере, как здесь. Суровость зимы, кратковременность лета, резкие колебания весенних и летних температур, сырые, холодные ветры, дующие с Ледовитого моря, сильно ослабляют живучесть и приспособляемость более высоких видов... Нигде лес не составляет сплошного, на многие десятки верст, однородного одеяния края. Всюду через 5—10 — 20 верст встречаются то обширные, покрытые мхом болотины, то речные или озерные луговые долины, то нагорные тундры, то просто скалистые полосы или гребни хребтов, точно ребра земли, просвечивающие сквозь редеющую зелень леса».

Восточносибирская тайга во многом отличается от лесов Западной Сибири. «До Енисея сибирская флора — наша родная, русская, а за Енисеем она медленно сменяется сибирской», — писал наш выдающийся ботаник и географ академик Владимир Леонтьевич Комаров.

Прежде всего бросается в глаза преобладание светлохвойных лиственничных лесов и значительно меньшее количество сфагновых болот.

Летели мы в осеннее время. Хвоя лиственниц уже пожелтела, и лиственничные леса резко контрастировали с сосновыми и с громадными площадями гарей. «Главным потребителем сибирского леса является огонь», — писал академик Комаров. А пожары бывали здесь действительно грандиозные. Так, начиная с весны и до глубокой осени 1915 года огонь бушевал на огромной площади, равной одной трети Западной Европы. Лес горел не сплошь, а отдельными очагами, затаившимися между реками, болотами или горными вершинами. Дым застилал колоссальные пространства, парализуя не только движение по дорогам, но даже плавание судов по рекам. Сквозь молочно-голубую дымку мутно вырисовывались очертания гор, озер, островов.

Во время этого страшного бедствия погибли миллионы гектаров лиственничных и других лесов.

Ближе к Якутску поверхность делается равнинной. Здесь река разбивается на множество рукавов, стариц, появляются большие пойменные луга, лесов становится меньше. Неподалеку от Якутска, в так называемой Лено-Вилюйской котловине, среди лиственничной тайги совершенно неожиданно к северу от 60-й параллели встречаются участки со степной и лесостепной растительностью.

«Все здесь полно противоречий, — пишет об этом крае профессор Аболин, — все здесь парадоксально. Леденящая шестидесятиградусная стужа зимой и томящая тридцатипятиградусная жара летом. Шестьдесят второй градус северной широты с сопровождающей его угрюмой таежной обстановкой и тут же бок о бок ковыльные и типчаково-разнообразные степи, свойственные гораздо более южным широтам... Почти непрерывная ночь в январе с ее мертвящим покоем и поспевающие под ярким солнцем арбузы в августе».