Беседы на лесной опушке

Беседы на лесной опушке

На дорогах и тропинках, то, переходя к этой последней беседе, нам следовало бы повернуть к ближайшей опушке. В нашей книге опушка леса — это не только часть лесного ландшафта, но и та нейтральная территория, где лесовод встречается с людьми разных профессий, по-разному относящихся к лесу: с крестьянами, агрономами, литераторами, журналистами, киноработниками, учеными. Здесь возникают разговоры, порождаемые раздумьями о судьбах леса, о трудностях развития лесного хозяйства и лесной промышленности, о недостатках этих отраслей общественного производства, о правильной оценке фактов, о перспективах на будущее. Не миновать этих тем и нам. При этом мы не должны дать себя увлечь ни «списком благодеяний» лесного ведомства, ни «книгой жалоб» на него. Например, в 1962—1965 гг. были периоды, когда статьи о неблагополучном положении дела в нашем лесном хозяйстве в один и тот же день появлялись в трех-четырех центральных газетах.

Лесное хозяйство крайне неоднородно и по условиям развития в разных районах и по тем функциям, какие оно выполняет. Естественно, очень многообразны его трудности и недостатки, а также породившие их причины. Одни являются грузом прошлого или следствием того общего невысокого уровня развития отрасли, когда человек в своей деятельности еще был сильно ограничен зависимостью от стихийных процессов в природе; другие — суть результат неудовлетворительной работы самих деятелей леса и недооценки этой области хозяйства со стороны его опекунов. При обилии факторов, влияющих на положение лесного хозяйства и положительно и отрицательно, нелегко быть и его судьей. Не случайно многие в этой роли оказывались и оказываются некомпетентными и несправедливыми.

При этих условиях самое верное — держаться фактов. Начнем с тех фактов, которые характеризуют одну из самых крупных и огорчительных бед нашего лесного хозяйства,— с лесных пожаров.

Лесные пожары бывают всякие. Даже недалеко от Москвы можно быть свидетелем только что начавшегося пожара от брошенного костра. Такой пожар потушить нетрудно: стоит лишь сделать из зеленых веток большой веник, захлестать языки пламени и затоптать каждое дымящееся место. Но бывают лесные пожары, которые не в силах остановить и тысячи людей. Полвека назад в сухое лето 1915 г. пожары охватили 4,5 млн. га сибирской тайги. Это страшная стихия. «Лесные пожары,— говорил известный знаток и деятель лесного хозяйства Сибири A. Строгий,— это проклятие, тяготеющее над сибирскими лесами,— производят колоссальные опустошения. Не только деревни, но и губернские города по неделям бывают окутаны дымом и скрыты от яркого сибирского солнца, которое в это время рисуется на безоблачном небе лишь в виде тусклого кроваво-красного круга» ⁷³.

Яркую картину пожара в уссурийской тайге дал B. К. Арсеньев: «Днем место пала обозначалось густыми клубами дыма. Этот дым наполнял весь воздух, всюду ощущался запах гари. Не только отдаленные, но и ближайшие горы тонули в синевато-белой мгле. Как только солнце скроется за горизонтом и сумеречные тени начинают покрывать землю — разом все горы украшаются огнями. Куда ни глянешь, всюду огонь. Пламя длинными языками точно живое набегает на горы и все уничтожает на своем пути... Нигде не страшны так лесные пожары, как в гористой стране»⁷⁴.

Проходили годы, а сибирские леса по-прежнему продолжали гореть. В 1929 г. профессор М. Е. Ткаченко, связывая лесные пожары с общим отставанием лесного хозяйства, писал: «Дымом дымятся наши лесные дороги при лесных пожарах, а мосты гремят при отстутствии ремонта и кредитов на улучшение дорог в лесах. Темп развития нашего лесного хозяйства слишком медлителен. Но чем труднее и длиннее путь, отделяющий нас от рационального использования энергии солнечного луча лесным хозяйством, тем больше усилий должно быть направлено на достижение этого идеала» ⁷⁵. Современный исследователь сибирских лесов профессор Г. В. Крылов, говоря о лесных пожарах этого края, отметил, что от роскошных лесов Сибири для нашего поколения, пожалуй, ничего бы не осталось, если бы не удивительная способность сибирского леса к возобновлению после пожаров.

За годы Советской власти, особенно с созданием мощной авиации в предупреждении и тушении лесных пожаров достигнуты большие успехи. Организована специальная служба прогнозирования возможного их распространения. Но и теперь следы давних и недавних больших пожаров легко увидит каждый, кто бывает в сибирских лесах. Например, по берегам Ингоды и Шилки с некогда не тронутыми лесами, обрамлявшими восточный торговый путь нашей страны, сплошь тянутся лесные кладбища, всюду белеют погубленные пламенем сухие чащи молодого березняка. Эти леса не успевают, что называется, встать на ноги, как их вновь и вновь захватывает и нещадно уничтожает огонь. Работники лесного хозяйства Восточной Сибири с грустью отмечают, что недавно только за год в лесах Красноярского края было зарегистрировано 852 пожара, из них 300 возникло в период с 25 апреля по 30 июня.

Во многих лесхозах и леспромхозах этого края (Богу-чанский, Енисейский, Ирбейский и др.) 65—90% всех ассигнований на лесное хозяйство расходуется на борьбу с лесными пожарами. Сотрудники Института леса и древесины АН СССР пишут, что названные лесные предприятия «полностью определились в противопожарной специализации» (!). Неясно, подозревают или не подозревают эти авторы, каким сарказмом звучат их слова о «противопожарной специализации» лесного хозяйства в крае.

В многолесной зоне площадь лесов, ежегодно охватываемых огнем, часто превышает площадь годичной лесосеки. Например, в одной из областей Сибири за последние семь лет пожары охватили 1 млн. га, в то время как вырубками пройдена вдвое меньшая площадь, а посевы и посадки леса были произведены всего лишь на 50 тыс. га.

Захламленность лесосек порубочными остатками способствует лесным пожарам. И печально, что она не уменьшается, а растет. В многолесной зоне площадь неочищенных лесосек к началу пожароопасного периода выросла со 170 тыс. га в 1959 г. до 303 тыс. га в 1964 г. и составляет около 20% всей площади вырубок. В Амурской области за последние пять лет леса горели в 2—3 раза чаще и захватывали втрое большую площадь, чем за предыдущее пятилетие. Прибавьте к этому большое количество сухостоя и пораженных шелкопрядом и хрущом мертвых древостоев, учтите извечное в этих местах пренебрежение правилами пользования огнем, и вам не нужно будет спрашивать лесных специалистов о причинах столь больших потерь леса из-за пожаров.

Горят не только леса Сибири, Урала и Севера. В жаркие летние месяцы жертвой огня, вспыхивающего от непотушенного костра, легкомысленно брошенной папиросы и даже от искры паровозной топки, становятся большие площади лесов и в центральных районах.

В защите лесов от пожаров велика роль местного населения. Важен также строгий режим посещения лесов. Во многих восточных странах, например, лесная стража отбирает у людей, входящих в лес, спички и берет на учет каждого, кто находится там в пожароопасный период. Виновников за пожар судят самым строгим образом.

Конечно, многое в успешной борьбе с лесными пожарами зависит от наличия техники, от самих работников леса, от условий их работы и быта. В наших многолесных районах еще недостаточно лесхозов, леспромхозов, лесничеств, объездов, площади их очень велики. Не удивительно, что лесникам не только не обойти, но и не объехать своих участков. Случается, что работники областных лесных управлений тратят на дорогу до очага пожара по нескольку дней. Им остается лишь надеяться на патруль с воздуха.

Между тем ученые проследили интересную зависимость лесных пожаров от плотности населения. В Прибалтийских республиках и на Украине, например, на 1 кв. км приходится в среднем 40—50, а местами до 100 человек. Леса здесь пересечены густой сетью дорог, площадь обхода в лесничествах в среднем не превышает 1,5—2 тыс. га. Лесные пожары в этих республиках — большая редкость.

Чаще и больше горят леса в Марийской АССР, где плотность населения вдвое ниже. А в Рудниковском лесничестве Кировской области, где плотность населения в 2—3 раза ниже, чем в Марийской АССР, горимость лесов в 30 раз выше.

И все же с лесными пожарами бороться можно. В наше время они перестали быть чем-то неотвратимым. На борьбу с ними отпускаются большие средства. Например, ассигнования базам противопожарной охраны лесов только за последние четыре года выросли на две трети. Дело теперь за правильной организацией охраны леса от огня. И, конечно, многое зависит от своевременного использования достижений науки. Исследования и опыт последних лет убеждают: в наше время лесное хозяйство быстро приближается к победе над стихией огня в лесу.

Бедствие современных лесов — не только пожары. Большой вред наносят лесам насекомые-вредители и различные болезни древесных пород. Проблема борьбы с ними на современном этапе очень сходна с проблемой охраны лесов от пожаров. В том и другом случае решающую роль играют профилактические меры и меры, направленные на обуздание враждебных стихий.

Не менее сложны в лесном хозяйстве проблемы, возникающие и разрешаемые в рамках хозяйственной деятельности человека, вне влияния сил природы. Из этих проблем более всего волнуют работников леса и его друзей соотношение рубок леса и возобновления, правильная организация лесопользования и воспроизводства лесов. За последнюю четверть века в нашей стране заготовлено 7 млрд. куб. м древесины, из них в порядке сплотиных рубок — не менее 6,5 млрд. При среднем эксплуатационном запасе (130 куб. м на 1 га) это означает, что за 25 лет в стране пройдено рубками (с передачей площади под номинальное возобновление) 50 млн. га. Это превышает лесную площадь Швеции, Норвегии и Финляндии вместе взятых. Даже в случае небольшого последующего увеличения объема лесозаготовок каждая новая пятилетка потребует снятия лесного урожая с площади 12— 14 млн. га, а за период до 1980 г.— с 21—22 млн. га.

Выше уже рассказывалось, как расширялись и расширяются лесовозобновительные работы. Эти работы давно превратились в элементарное условие ведения лесного хозяйства, особенно в европейской части страны, где наступление лесорубов на лес ведется не один век. При возросших объемах лесопотребления важнейшим условием сохранения лесов явилось здесь также перебазирование лесозаготовок на восток. Легко себе представить, как печально бы выглядели теперь древнейшие русские земли в Новгородской, Псковской, Вологодской, Кировской областях, в верхнем Поволжье, а также в Центре, если бы заготовители не перешли в глубинные лесные районы страны и если бы не были развернуты большие лесовосстано-вительные работы.

Главнейший показатель, характеризующий эту сторону лесного хозяйства, — общая площадь ежегодного возобновления лесов. В СССР она составляет 2 млн. га, из них 1,3 млн. га искусственных посевов и посадок. По этим показателям нам принадлежит первое место в мире. Представитель нашего лесного ведомства мог бы дополнить эти сведения убедительными данными о расширении лесных питомников и мер ухода за лесом, о росте механизации лесных работ и улучшении лесосеменного ела, о создании на Северном Кавказе и на Украине лесоплодовых насаждений и выделении орехо-промысловых хозяйств в Сибири и т. д.

Но в том же лесном ведомстве есть толстые папки с актами и сводками, вносящими в приведенные сведения очень неприятные поправки. Оказывается, достигнутые успехи в освоении лесов не только не избавили центральные, западные и южные малолесные районы от истощительных рубок, но, напротив, сопровождаются все еще широко практикуемыми перерубами. Например, в Костромской области хвойные леса, сохранившиеся с сусанинских времен, ежегодно вырубаются, на три четверти превышая годичную норму лесоотпуска, именуемую расчетной лесосекой, а на Украине рубят лес, который следовало растить и беречь до 1980—1995 гг. Лесхозы, пройденные такими перерубами, в течение 15—20 лет легко можно будет узнать по дорогам, густо заросшим ельником, и по гулкой тишине, которую не нарушат ни шум моторов, ни лязгание металла. А когда придет время новых порубок, и дороги, и дома лесхозов придется уже строить заново.

В лесах нашей таежной зоны печальным правилом стало пренебрежение ресурсами лиственной древесины и получающимися при рубке лесосечными отходами. В лесах Северо-Запада, Центра и Волго-Вятского района при больших перерубах на лесосеках ежегодно оставляется 30—40 млн. куб. м спелой березы, осины и ольхи, намеченных к рубке, и не меньше лесосечных отходов. Мы еще запаздываем с созданием промышленности, способной эффективно использовать эти крупные ресурсы. Между тем с годами отходы будут возрастать.

Известно, что на вырубках хвойных лесов таежной зоны лишь треть площади возобновляется материнскими породами, а около половины, если не вмешается человек, зарастает мягколиственными породами, т. е. той же осиной и березой. А осинники дают лишь около 30—40% делового леса.

Наконец, как ни велики у нас площади хозяйственного возобновления лесов, они далеко еще не обеспечивают восстановление лесов на всех вырубках. Если в малолесной зоне ежегодные посевы и посадки нередко в два-три раза превышают текущие вырубки (так как ведутся и на многих старых вырубках и пустырях), то в многолесной зоне они все еще не покрывают площади ежегодных вырубок, не возобновляющихся естественным путем. Отсюда увеличение пустырей и наступление болот.

Только теперь вводится такой порядок учета, который покажет, сколько из заложенных культур будет доведено до сомкнутого состояния и передано в лесной фонд. Кроме указанного, по имеющимся расчетам под ложами водохранилищ, включая старые, окажется 15 млн. га лесных земель, 10—11 млн. га перейдет под сельскохозяйственное пользование, значительные площади будут взяты под строительство промышленных объектов, транспортных путей, городов, поселков и т. п. Исходя из этого, нетрудно определить примерные площади возобновления лесов. За истекшие 25 лет меры хозяйственного возобновления лесов проводились на площади в 23 млн. га, а в дальнейшем ежегодно эти работы в среднем, вероятно, затронут площадь 2,5—3 млн. га и охватят почти втрое большую площадь.

Но эти расчеты и прогнозы будут отвечать действительности лишь в том случае, если мы научимся строго нормировать и отпуск леса, правильно будем определять так называемую расчетную лесосеку и неукоснительно держаться ее. А пока в этой области мы недостаточно сильны.

Имеется добрый десяток способов определения размера отпуска леса, но нет двух работников лесного хозяйства и лесоэксплуатации, которые придерживались бы единого взгляда на применение их в том или ином случае. Десять разных самостоятельно произведенных расчетов дадут десять разных результатов. Между тем суть определения расчетной лесосеки очень проста. Здесь решается та же задача, с которой сталкивается бережливая хозяйка дома, определяя по ежемесячному заработку семьи, взятому за вычетом всяких единовременных затрат и необходимых сбережений, сумму каждодневного расхода на питание. Не веди хозяйка такого расчета или переступи его в течение недели, к концу месяца семья рискует остаться без обеда.

Так же обстоит дело в лесном хозяйстве. Сегодняшние перерубы расчетной лесосеки обрекают на голодный паек тех, кто будет пользоваться лесами завтра. В ряде случаев перерубы влекут постепенное снижение возрастов рубки и полное истощение лесов. При плохом учете лесов нередко принимаются также заниженные расчетные лесосеки, искусственно сдерживающие развитие лесозаготовок в данном лесхозе или области. Вот почему так остро проходят споры о расчетной лесосеке и об отношении к ней. Ни по одному вопросу лесного хозяйства не было таких столкновений взглядов, как по вопросу о размерах и порядках пользования лесом.

Более ста лет назад в Западной Европе, а впоследствии и в России некоторые лесоводы и лесоустроители стали считать, что самая верная основа организации вечно процветающего лесного хозяйства — постоянное и равномерное пользование лесами с приведением их в такой «нормальный» вид, чтобы в них одинаковыми площадями были представлены деревья всех возрастов или классов возраста. Смысл этого требования — обеспечить будущим поколениям возможность получать древесины не меньше, чем получаем мы.

В условиях, когда леса подвергались или подвергаются хищническому уничтожению, такое требование, несомненно, играло и играет определенную прогрессивную роль. Но в наш век интенсивного расширения спроса на древесину даже в буржуазных странах, как мы видели, лесное хозяйство в ряде случаев стоит перед объективной необходимостью выращивать и отпускать все большее количество древесины, повышать продуктивность лесов, какова бы ни была их возрастная структура.

Если практические задачи улучшения хозяйства и расширение лесных ресурсов обязательно связывать с достижением нормального строения лесов, то к задачам этим и не подберешься, ибо в жизни «нормальный» лес почти не встречается, это всего лишь схема, допущение.

Вот почему отвлеченная схема и примитивное требование постоянства и равномерности пользования были осмеяны еще в 30-х годах XX века в той самой стране, где они возникли. В немецкой «Лесной и охотничьей газете» говорилось: «...мистика и поверхностность сыграли главную роль в создании представления о нормальном лесе. Отдаваясь стремлению приблизиться к «нормальному» лесу, лесоустроитель все более удалялся от реального леса и в конечном счете мечтал уже только о водворении в небесную обитель для занятий лесной мистикой, чуждой практику-лесоводу. В атмосфере именно такого священнодействия выросло божественное учение о принципе постоянства пользования, о нормальном лесе, о нормальном приросте... и стало возможным совершать лесоводственные подвиги, даже ни разу не видевши самый объект лесоустройства — реальный лес» ⁷⁶.

В СССР этому принципу давно противопоставлено требование организации лесопользования на основе расширенного воспроизводства лесов. А в 1950 г. с трибуны III Мирового лесного конгресса ученые западных стран провозгласили принцип динамического лесного хозяйства. Участники V Мирового конгресса (1960 г.), в основном лесоводы капиталистического мира, со вниманием выслушали доклад автора этих строк о задачах организации лесного хозяйства на основе научного принципа расширенного воспроизводства лесных ресурсов. Ныне это требование, открывающее возможность непрерывного пользования лесом при растущем спросе на древесину и позволяющее оставить потомкам больше леса, чем мы имели сами, закреплено у нас в принятом в 1959 г. «Законе об охране природы» и в инструкциях по устройству лесов. В зоне интенсивного лесного хозяйства оно уже прочно входит в жизнь.

В то же время продолжающееся развитие сфер применения древесины все больше углубляет противоречие между потребностью в древесине и необходимостью бережливого использования лесов, между промышленным, защитным и культурным их значением.

Тем труднее мириться с фактами беззаботного отношения к состоянию и судьбе лесов. Особенно досадно, что это наблюдается и под самой Москвой. Например, отъехав 3—4 км по Киевскому шоссе и свернув налево, вы встретите лишь жалкое подобие леса — чахлый осинник, затоптанный людьми и затравленный скотом. Изгородей нигде нет, редки канавки, отделяющие охраняемые леса. Лет десять назад рядом с этими лесами по правую сторону от дороги был заложен лесной парк. Сейчас он заброшен и забыт.

Не избавлено от серьезных недостатков и лесное хозяйство многолесных районов. В них часто допускаются чрезмерные рубки доступных лесов. Характерна картина, наблюдаемая, например, вдоль Транссибирской магистрали между станцией Тайга и Иркутском. В начале 20-х годов, когда я впервые увидел этот край, по обеим сторонам дороги к полотну подступала сумрачная тайга. Теперь же путешествующего по той дороге встречают одни пустыри с оставленными кое-где или новоявленными куртинами березы и кустами. А ведь этого не увидишь даже вдоль Московско-Казанской магистрали, построенной в эпоху интенсивной сводки лесов центральной России.

Не радуют многие сибирские леса, произрастающие и в отдалении от магистрали, около вьющихся змейкой или серпантином лесовозных дорог. Древесина из этих лесоь часто берется так называемыми условно-сплошнымк рубками, т. е. с выборкой крупнолистных пиловочных и строевых деревьев хвойных пород. Остальное — хвойные деревья небольших диаметров, почти все лиственные, а также деревья, чуть тронутые гнильцой,— получает белый билет и остается на корню. Невесело потом ходить в такой лес. Он напоминает квартиру, из которой второпях вынесли все ценное. У кого не защемит сердце от обиды и боли за состояние хозяйства в наших лесах при виде такого рода фактов?!

Достаточно. Не будем умножать число огорчительных примеров. Обратимся ко второй главной теме нашей заключительной беседы — к общей оценке современного состояния наших лесов и лесного хозяйства в свете тех исторических задач, которые решает наша страна.

Эту проблему, волновавшую тысячи передовых умов прошлого и продолжающую волновать миллионы советских людей, не дано решить кому-либо одному. Она чрезмерно сложна и ответственна. Но и в ней есть много отдельных неоспоримых положений и фактов, с которыми не может не посчитаться ни один объективный человек, взявшийся за эту трудную задачу.

В частности, в наше время наивно было бы пытаться доказывать кому-либо из лесного ведомства закономерность и неизбежность тех приемов пользования лесами, которые народ назвал снятием «сливок», наблюдающуюся расточительность в пользовании лесными богатствами. Зло есть зло. Но столь же ошибочно представлять нашу лесную действительность только в темном свете. Встречаются люди, которые свое мнение о ней составляют либо на основе одного-двух печальных фактов, либо подходя чисто эмоционально. А для тех, кто склонен оценивать действительность на основе эмоций, в лесу найдется немало поводов для огорчений. В самом деле, когда на лесосеке начинают петь бензиномоторные пилы, легко ли оставаться равнодушным к стройным соснам, которые, словно приговоренные, ждут последнего часа и скоро одна за другой, судорожно дрогнув кроной, замертво рухнут на землю? Глядя на них, невольно оказываешься в плену самых различных мыслей и настроений и чисто эмоционального отношения к рубке леса. Отчасти этому способствует та особая, своеобразная торжественность обстановки, в которую попадает человек, войдя в вековой сосновый лес, отчасти — та сумма представлений о лесе, которые мы выносим из того, что говорится о нем в сказаниях, в ученых трактатах и в художественной литературе. Вспомните стихи талантливых выразителей народных раздумий — Никитину, Кольцова, Некрасова, которые вновь и вновь воскрешают в нашем сознании примеры отношения к лесу, к любимому дереву как к живому другу, как к родному существу. Очень мало людей, которым были бы чужды переживания некрасовской Саши при рубке леса.

Но можно ли определять свое отношение к лесному делу, к задачам и нуждам лесного хозяйства с позиций лишь одних чувств? Еще более странно было бы искать правильную оценку хозяйственных процессов в лесу в тех взглядах на них, за которыми стоят привычки давно ушедших людей оценивать судьбы леса из окна петербургского особняка или затерявшегося в лесном парке уединенного домика с колоннами.

В условиях отсутствия дорог, местной лесной службы и всего того, что теперь принято объединять понятием «информация», сановники Петербурга и помещики центральных губерний нередко оказывались в плену невообразимых преувеличений. Так, на заседании «Общества для поощрения лесного хозяйства» 25 февраля 1833 г. граф Кушелев-Безбородко утверждал, что «муромский лес превращен в кустарник, величественные брянские леса, богатейшие насаждения природы по реке Оке уничтожены в течение не столь продолжительного времени, в плодороднейших и самых населенных губерниях леса истреблены почти до основания» ⁷⁷. Между тем до такой степени лесоистощение не дошло даже к концу века.

В одной из книг прошлого века мы читаем: «В обществе и литературе господствует убеждение, что наши лесопромышленники представляют сообщество, которое, может быть, и не организовано по всем правилам, но тем не менее истребляет общественное и частное добро самым безжалостным образом». Если бы в этой фразе не было упомянуто «частное добро», то ее вполне можно было принять за выдержку из какой-либо современной книги. Сказано же это было профессором Ф. К. Арнольдом еще в 1893 г., в известной книге «Русский лес» ⁷⁸.

Примерно в этот же период группа помещиков и различных общественных деятелей Воронежской губернии выступила с протестом против рубок леса и развития лесной промышленности в губернии, ссылаясь на то, что она засоряет воздух и портит красоту среднерусского ландшафта.

Как ни странно, даже спустя почти столетие можно встретить среди ценителей леса немало людей, которые в своей оценке действительности пользуются не столько данными объективной оценки фактов, сколько простыми добрыми чувствами, случайными впечатлениями, эмоциями.

В решении производственных задач лесного хозяйства мы не можем быть пленниками одностороннего эмоционального восприятия действительности. Не только работник леса, но и каждый объективный человек, оценивая состояние и задачи советского лесного хозяйства, рассмотрит его недостатки прежде всего на фоне тех больших задач, которые решены государством на полувековом пути развития, на фоне тех принципиальных достижений и дальнейших возможностей, которые ведут к искоренению недостатков. Теперь уже очевидно, что в будущем леса будут служить общественным потребностям менее всего в форме тех грубых предметов и изделий, которые создает сама природа или которые получаются простейшей механической обработкой древесины. Главное место среди продуктов из древесины займут изделия глубокой химической и химико-механической переработки исходного дре весного сырья с добавлением к нему других компонентов, придающих конечному продукту большую прочность и долговечность. Это обеспечит экономию исходного древесного сырья и позволит ограничить размеры лесозаготовок. Во всяком случае в нашей стране с ее большими резервами лесов на востоке можно будет полностью исключить рубки, превышающие научно допускаемые нормы. А в пределах этих норм лесозаготовки будут вестись и впредь, ибо возможности использования древесины определяются не только размерами потребления ее внутри страны.

При этом лесозаготовки будущего и все лесное хозяйство с точки зрения сегодняшнего дня станут неузнаваемы. Есть научно обоснованные предположения, что через 30—40 лет в отраслях материального производства в результате механизации и автоматизации работ будет занято всего 10—15% самодеятельного населения. Ясно, что лесное дело не останется в стороне от этого процесса. И здесь один человек заменит трех-четырех. Достижения биологической и лесоводственной наук помогут лесоводам выращивать 1,5—2 куб. м древесины там, где сейчас выращивается один, сократятся сроки произрастания леса.

Разумеется, правильное решение задач улучшения лесного хозяйства — дело не только работников лесного дела и не только потребителей лесных продуктов. В нашей стране, как и во многих зарубежных странах, издавна сложилась традиция деятельного участия в определении путей развития лесного хозяйства и судеб леса представителей различных отраслей культуры. Вспомним Л. Н. Толстого. Он, как известно, увлекался лесопосадками на территории Ясной Поляны. Но как показывают исследования, это было лишь частным выражением его увлечения проблемами леса. Льва Николаевича волновали широкие задачи интенсификации лесного хозяйства России, и им был разработан специальный «Проект лесного хозяйства».

21 октября 1857 г. Толстой выехал со своим проектом в Петербург для встречи с министром Государственных имуществ М. Н. Муравьевым. Но ни в первый день посещения министерства на Морской ул. (ныне Герцена, 42), в состав которого входил в то время Лесной департамент, ни во второй и третий дни Лев Николаевич не добился встречи с министром. Лишь через неделю, 29 октября, министр принял писателя, но настоящего разговора у них не получилось: Муравьева вопрос не заинтересовал. И в январе 1858 г. Толстой получил из Лесного департамента отрицательное заключение на свой проект. Неудача не обескуражила Толстого. Он не только не согласился с ответом, но немедленно занялся новым, намного более обстоятельным обоснованием проекта.

Особого внимания в проекте Л. Н. Толстого заслуживает то, что он не ограничился критикой существующих порядков в лесном хозяйстве и не свел свои предложения к общим соображениям. Нет, это был глубоко продуманный и обоснованный проект. Толстой специально выезжал к известному в то время лесоводу Францу Майе-ру, работавшему в 300 верстах от Ясной Поляны (имение Шатилово в Моховом). В бумагах Толстого сохранилось письмо Майера, а также его замечания на полях самого проекта. Вот почему Толстому нетрудно было оспаривать догмы чиновников Лесного департамента и противопоставить им свои конструктивные предложения.

Я задержался на примере Л. Н. Толстого не только потому, что он малоизвестен нашим ценителям леса. Пример этот невольно заставляет задуматься о том, всё ли делают наши писатели, чтобы помочь сохранению и умножению наших лесных богатств.

Делается многое, что отмечалось даже на IV съезде писателей. Но есть целые сочинения в защиту леса, в которых авторы, преисполненные лучшими намерениями, бранят лесоводов за грехи, которых те не совершали, учат разводить леса, смешивая лиственничные насаждения с лиственными, предостерегают от оголения лесных площадей страны, путая миллионы гектаров с миллиардами, требуют расширения лесозащиты, имея в виду расширение защитного лесоразведения, и т. д.

Конечно, современные лесные хозяйства и лесная промышленность несравнимы с лесным делом толстовского времени. Все стало сложнее и в производственном и в научном отношениях. Это усложнило и облик работников лесного дела. Но хорошо ли, когда в произведениях наших писателей современный работник лесозаготовительной промышленности часто предстает только лишь как недруг леса? Он не считается с многосторонним общественным значением лесов, его рассуждения примитивны. («Какие там опустошения! Ну, вырубили, например, в Тарусском районе за последние годы всю сосну. Подумаешь, какое горе... Из-за каждого пустяка поднимать крик», — говорит один из таких литературных героев).

Бесспорно, есть и такие, но их немного и они не типичны. Они напоминают заокеанского промышленника и лесовладельца Г. Форда, который говорил, что, мол, наше дело — с выгодой пользоваться лесами, а восстановлением его пусть занимается природа, ибо ей это ничего не стоит.

Современный наш лесозаготовитель, конечно, понимает, что плохо и что хорошо для леса, и на неоправданное уничтожение лесов не пойдет. И даже нередко встречающееся среди них бахвальство пренебрежением к лесу — лишь внешняя удаль, а не безразличие к зеленому добру. Поговорите с такими людьми по душам, коснитесь их совести — и они заговорят по-другому. А сколько среди лесозаготовителей людей, искренне и пытливо ищущих путей сбережения леса и правильного выполнения рубок!

Конечно, как и всюду, есть люди, которых не знаешь, куда отнести — к друзьям или недругам леса. Встречаются, например, такие деятели лесного фронта, которые напоминают печальной памяти купцов и подрядчиков «рассейских». Многие представители этого сословия 20—30 лет любыми средствами «делали деньгу», а потом становились богомольными, начинали смазывать стриженные кружалом волосы деревянным маслом и жертвовали часть нажитых денег ближайшим монастырям на строительство церквей, надеясь хотя бы частично искупить свои грехи. Так же и иные современные работники лесозаготовок 20—30 лет попирают все лесохозяйственные правила, а к пенсионному возрасту становятся ценителями лесов и садятся за «лесоспасительные» доклады и статьи.

По-разному относятся к своему делу и работники лесного хозяйства. Одни больше радеют о зеленом добре, другие меньше. Иным не достает чувства ответственности: часто лесничий или лесник не замечает во вверенных ему лесах ни стука топора самовольного порубщика, ни выстрела браконьера, ни костра подгулявших туристов. Иных расхолаживает и то, что выявленные лесонарушители редко наказываются нашими судами, и то, что усилия лесоводов должным образом не оцениваются.

Лесоводство — не квантовая физика и не кибернетика. Многое в нем доступно и понятно всякому пытливому уму. Однако и здесь право выписывать рецепт лесному производству должно подкрепляться если не дипломом, то основательными знаниями дела. Современному лесному хозяйству нужен высокообразованный лесной специалист. Но и такой лесной специалист один в лесу не воин. Его должна окружать лесоводственно грамотная общественность. Отсюда важность всемерной популяризации лесных знаний. Конечно, в качестве главной фигуры, отвечающей за распространение знаний о лесе, выступает сам специалист лесного дела. Но вот многие ли наши лесничие и директора лесхозов помогают местной интеллигенции овладеть основами знаний о лесах и лесоводстве, воспитать у них любовь к лесу? Много ли сделано в этом направлении руководителями лесного хозяйства, учеными? Следовательно, речь идет о неоплаченном счете взаимного долга лесоводов и деятелей культуры.

Лес и лесное хозяйство беспримерно многогранны ж разнообразны по своей сути и значению. Это верно для всех стран мира, для всей земли лесной. Взаимное понимание, общность усилий всех, кто в той или иной форме соприкасается с лесом и пользуется его благами,— вот те условия, которые вместе с доброй землей и средствами современной науки и техники станут основой дальнейшего развития лесного хозяйства как внутри отдельных стран, так ж на всей земле.