КЛЮКВА

Наливается соком она еще дольше, чем калина с брусникой. Слишком тонка волосинка-веточка, по которой идет к ней сок. А чтоб ягоде вызреть - и совсем не останется времени.

В мае вся в мелких цветочках коча, увитая клюковником (право, искорки розовые, веселые разбрызганы по болоту!), а ягоды - и в сентябре они крепкие да зеленые, лишь бочок слегка подрумянится.

Так и соберут иной раз недоспелую клюкву, дома влажным мохом проложат, и "доходит" она - отмякает, краснеет.

Зато набредешь на болотину, где ягоды выспели и не тронуты,- долго будет виденьем в глазах являться поляна, красным бусовьем густо увешанная и усыпанная. И кочи, и тропы меж ними, и подступы к старым, замшелым пенькам - всё полыхает, всё "украсно". И с пенька самого цепочки красные свесились, и со ствола древесного, что лежит поперек поляны, и с нижних веток маленькой сосенки, с пучочка болотной травы и даже с кремовой шляпки гриба-подберезовика, если уродился он среди клюквы. Ну как есть ничего не видать за диковинной россыпью, розвесью этой - ни бело-зеленого моху, ни трав, ни пеньков! Только листики мелкие клюковника, вечно свежие, ярко-зеленые средь сплошной красноты.

И не только сверху она. Разверни белый мох, мягкий и плотный, что шерсть на овце,- и в нем, во мху, запрятаны красные да розовые крупные бусины.

Чтоб ухватить всю россыпь чудесную, не щипать по ягодке да не путаться в снизках, наперехлест, так и этак лежащих, - кто-то находчивый давным-давно придумал гребешки-совочки. Поддел этим гребнем красную густель, повел - ниточки-веточки между зубьев прошли, а ягоды горсткой - в совок.

За горстью горсть - насыпают большие корзины неленивые да сноровистые, на коромысле несут из болота - инда скрип от корзин!

Истинно - клад в тех корзинах. Клад витаминов, лечебных веществ и укрепляющих. А на кисели, и квасы, и соки клюквенные зимой и летом спрос, и всегда не хватает чудесней ягоды.

Памятно: в годы войны клюква спасала раненых. Везли и везли ее в тыловые госпиталя, отдавали с теплом сердец. Л скольких детей-сирот, ленинградских, смоленских и белорусских, выхваченных из огня, из голодной блокады, оживила, поставила на ноги!

Навек благодарны ей люди.

За клюквой идут и поздней осенью, по мерзлой земле, до самого снега. Идут и ранней весной, едва солнце прожжет, растопит снег на болотах и пока не оттаяла болотная тонь, пока не успела вода захлестнуть ягодные угодья.

Подснежная клюква свежа, как только-только поспела иль сберегалась в особом хранилище, лучшем из лучших. Лишь слаще стала она, и сочнее еще, и нежнее. А набрать - по самым обран-ным полянам иди, и там краснеет, словно за зиму вновь народилась да вызрела. Талым снегом как бы выдавило ее изо мха, прежде спрятанную, невидимую.

Так необычно и радостно это продление, а лучше сказать - повторение ягодной славной поры! Нелегка она в вешнюю сырь, в распутицу, а всё-таки - радость. Хорош подарок от меньшего из кустарников!

И подумаешь тут: богата, неохватно богата и наша земля, бесчерноземная, в подзоле, да в супеси, да в болотах. И пусть не всегда урожаен год - то холодное лето, дождливое, и не опылятся растения, плод не завяжется, то без меры сухое и жаркое, и плодам не налиться, - сколько всего оставляем и выросшего, и налитого, и спелого!

А повторится - лишь клюквенная пора (шиповник, брусника при оттепелях портятся все же).

Благо - хоть она повторяется! Трудная и счастливая.