Пожалуй, самой скучной, неинтересной из всех птиц я считал галку. Ворона - та хоть сметлива, хитра. Она, можно сказать, совсем не ворона в том смысле, в каком это слово прилагается обычно к человеку. Вот кто никогда ничего не проворонит! Сорока - сплетница и уже тем интересна. Впрочем, даже сорочья болтовня - не такое пустое занятие. Вы входите в лес и не замечаете, что где-то на верхушке елки сидит, крутится, как флюгер, во все стороны белобокая наблюдательница. Она-то давно вас заметила и предупредила всю сорочью колонию:
- Идет, смотрите-ка!
В конце концов, она красива! -И строгое, с завидным вкусом скроенное черно-белое платье, и черная, с зеленым отливом, стрелка хвоста, при всей длине легкая, задорная,- все идет ей. А галка?
Серая, нахохленная головенка, словно бы пустые, белесые глазки - больше и глядеть не на что. И живет пес те где: на старой колокольне или под карнизом избы, на чердаке, а то и вовсе в печной прокопченой трубе. И нелюдима, хотя вечно возле людей. Соберутся галки вместе - молчат или кричат бестолково, цокают все на один лад. Мне даже в голову не приходило подумать: в чем у них радость; а и пришло бы на смех разве: вот, мол, не было вопроса глупее.
Так я смотрел, а вернее сказать, старался не смотреть на галок до той осени, когда вдруг увидел, что они куда-то пропали. Всегда летали по своим нехитрым галочьим делам или сидели, привычно нахохлившись, или кружились над полями вместе с тучей грачей, кричали заодно с ними, а тут - ни одной. Да, как раз накануне я и видел их с грачами и, помнится, ответил про себя, что с грачиными их голоса еще можно слушать, они как-то разнообразят хор, придают ему звонкость.
"Что ж,- решил тогда,- и калина, говорят, с медом хороша...". Но куда же все-таки подевались они, эти несчастные галки? Уж не взбрело ли на ум улететь от нашей холодной зимы с грачами вместе? Их ведь тоже нет!
Вернулись галки дня через три, и я сразу увидел, что они как-то по особому примолкли, по-особому нахохлились, что они... грустны.
"Провожали!" - подумалось мне. Ио я еще всё-таки сомневался. Может быть, мои галки просто перебрались поближе к югу, а на их место явились другие?
И вот снова весна. Неделя - вернутся грачи. И тут не вспомнил я - сами напомнили о себе галки. Что оживились, загомонили, в этом не было ничего необычного: повеселели с теплом и воробьи, и голуби, и вороны. А те собирались каждое утро вместе и улетали в южную сторону. Далеко ли - как знать! Но возвращались только в сумерки, а наутро все повторялось сначала.
"Неужели встречают?" И у меня уже не было почти никакого сомнения, лишь изумление, как перед чем-то необыкновенно поэтичным, открывшимся неожиданно, враз. А когда наконец прилетели грачи, я узнал об этом не по их торжественным басовитым голосам, а по крику галок. В весенней грачиной стае носились они легко, чуть ли не кувыркались в воздухе, то отставая, то обгоняя грачей, и столько звонкости было в суматошном цоканье, что я больше ни в чем не сомневался и, сам радуясь своей мысли, думал: "Вот они, галкины радости!"
2. Прощание
До зимней рыбалки, пока не встала река, я беру легонькую удочку и в последний раз иду вдоль берега. Вижу коряжину в воде, закидываю, чтобы крючок с насадкой плыл мимо. И почти всегда то плотица, то окунь схватит червя.
В этот раз не повезло: ни одной поклевки, а резкий холодный ветер и сквозь фуфайку продувал до костей. Я уходил все дальше, к лесу. Там тоже не было спасенья: голые деревья не задерживали ветер, по реке он несся, кажется, с еще большим остервенением, свистел в ушах. Темные тяжелые волны так и швырялись белой пеной, будто снегом. И чего иного ждать в эти дни предзимья!
На первых морозцах
Не очень приятная встреча
Грибы-вороночники
Пугало грибное
Рядовка скученная
Гриб-баран
Осенние лисички
'Земные звезды' (дождевики-нутревики)
Узоры грибные (гриб-трутовик)
'Стадо' грибов-баранов
Осенние дождевики
Чешуйчатки
Припасы
Звуки леса
На юг...
'До свидания!'
Зазимок
Предзимняя пороша
Видно, как на том берегу суетится возле воды, пытаясь укрыться, нерасчетливая, совсем белая ласка. А на этом я нос к носу столкнулся с облезлым, пегим, недолинялым горностаем. Оба мы с недоумением смотрели друг на друга. Пожалуй, больше он: какой, мол, дурак идет на реку в такую погоду!
Наконец, за крутым поворотом, в кустах под обрывом, клочок воды, не изорванный ветром. Место знаменитое: известные рыбакам Колоды - глубоченный, метров до восьми, сомовий омут. Водятся здесь и щука, и окунь, и лещ, и голавль - наверно, любая рыба, что есть у нас в Которосли. У берега и теперь держалась рыбешка - и я устроился. Закинул удочку и сразу поймал язя, потом приличного голавлика. Так и пошло, да зацепился в горячке за куст над водой, накрутилась моя снасть на ветку, и пришлось, пугая рыбу, выламывать здоровенную ивняжину, чтобы спасти любимую голубую леску, мягкую, прочную, невидимую в воде.
Клев, конечно, нарушился. Зато было время присмотреться к реке. И заметил я, как в глубине, у дна, плавали плотицы и густерки. Их до того умотало ветром, что они, бедные, шли боком, а то вдруг начинали качаться, точно пьяные, и плашмя ложились на дно. А над омутом в шуме ветра и волн - буханье крупных рыб. Так хлещут хвостами голавли, что где там летняя, самая игровая голавлиная зоря! Выскочит голавлище наверх - б ух! - и уходит вглубь, и снова выскакивает и бухает, бухает самозабвенно и гордо. И один, и другой, третий... Много их тут, будто собрались на шумную, хмельную подводную свадьбу. Сплошной плеск в волнах. Или это буревестники, голавли? А плотицы с густерками - вроде гагар и чаек, тех, что боятся бури?
Все решилось на другой день. Ветер нагнал-таки настоящего холоду: ночью ударил мороз, поплыла по реке шуга, а к следующей ночи ледяной мост связал оба берега, И понял я: голавли собрались в омут на зиму и в последний день, перед тем как залечь до весны на дно, прощались с волнами.
А у густерок, у плотиц, можно сказать, в чужом пиру похмелье: спать зимой они не собирались.